Еще Тимоха подарил Григорию самые моднючие солнцезащитные ненашенские очки в пол-лица. Потом эти очки спасут Григорию глаза, прикипев оправой к бровям и скулам и выдержав выгнутыми стеклами невыносимый огненный жар.
В последний день Тимоха отвез Григория куда-то почти за город и завел в самодельную церковь, прозябающую на общем негласном попечении местных верующих стариков и военнослужащих, которые по анкетам значились комсомольского вероисповедания поголовно…
Святые лики были намалеваны прямо на стенах подвала грубо, но выразительно – смотрели не менее строго, чем в особом отделе, и, так же как и там, просить о снисхождении казалось бесполезным. По всему видно, лики эти малевали комсомольцы, оформители боевых листков, набившие руку на физиономиях непримиримости.
Григорий, тем не менее, долго выбирал святого понадежнее и поприветливее, который точно уж доставит его просьбу Верховному распорядителю всей жизни.
Как показало будущее – выбрал неудачно.
Ранним утром следующего дня Григорий болтался в брюхе военного транспортника, оставляя далеко-далеко мир, наполненный прекрасными невозможностями.
Про свой непереносимый душевный груз Григорий Тимохе так и не сказал – не решился.
* * *
Григорий жил калекой задолго до того, как его покорежило огнем афганской войны. Все случилось еще в абитуриентскую пору в танковом училище. В какое-то утро его проводили в комнатку за неприметной дверью безо всяких обозначений. Кабинет оказался неожиданно просторным.
Перед внушительным письменным столом возвышался дядька в штатском, совсем и не старый, но уже заматеревший загривком и крестцом, приближаясь к земле и всему земному. Перед ним стоял никудышник из одной с Григорием казармы, и Григорию было велено встать рядом.
Глаза дядьки буквально навалились тяжестью на Григория, а потом медленно переползли на соседа.
– Так, значит, сексотить любишь? – спросил дядька, наново перевалив взгляд на Григория.
– Любит-любит, – подтвердил никудышник. – Сам говорил…
– Тебя не спрашивают, – взревел дядька. – И вообще – пшел вон! И что это мы молчим? – совсем другим, фальшивым голосом спросил он Григория. – Это ж надо такое придумать! – В голосе его слышалось возмущение, возможно, тоже фальшивое. – А вы знаете, юноша, что означает слово «сексот»? Это вам отнюдь не всякое там тыр-пыр, – шоркал дядька по ушам. – Не какие-то удовольствия взад и вперед. Это означает – секретный сотрудник, невидимый боец органов.
«Невидимый боец невидимого фронта, – мысленно каламбурил Григорий. – Призрак призрака…»
– А сколько таких бойцов сложили светлые головы, чтобы вы, юноша, могли свои тыр-пыр?.. Сколько падших товарищей, которых вы оскорбили невыносимо как?