— Мама, замолчи. Я никуда не пойду, — жёстко сказала Арина.
В одну минуту она повзрослела. Я четко это увидел.
— Господи, что же делать-то?! — причитала Галина Геннадьевна. — Мне сказали, анализ только через три месяца сдать можно… А пока так и жить в неведении… Сажать надо таких, как ты!..
Я старался сохранять спокойствие. Я слабо, но всё же надеялся, что мои объяснения могут как-то повлиять («У меня неопределяемая вирусная нагрузка, и даже если порвется презерватив, я не заражу ее. Я не инвалид, у меня ничего не болит. Люди живут годами вместе — положительные и отрицательные, и один в паре остается здоровым»…). Но это не работало. С двумя женскими истериками я ничего не мог поделать. Арина визжала громче своей паникующей матери, грозясь прямо сейчас выйти в окно с пятого этажа, если её посмеют разлучить со мной.
В конце концов, была привлечена тяжелая артиллерия. Дядя Володя просто вынес Арину из моей квартиры. Я не помню, что делал: сопротивлялся ли я? Пытался ли вырвать из их лап свою любовь? Может, и нет… Я снова сдался. Это ужасно. Я ненавидел себя.
— Ты опять один, чувак, — сказал я зеркалу. — Все же было понятно. С самого начала. Не стоило и начинать. Жил без всяких сердечных привязанностей — и нормально. Ты что, забыл, что ты — прокажённый? Ты вичёвый, любить тебе не позволено, ну, если только таких же, как ты сам. Ты же — чёртов Квазимодо, хоть ты и симпатичен внешне. Внутри тебя — твоя уродливая тайна, и каждый, кто узнает про твой вирус, каждый с этой минуты имеет право тебе плюнуть в лицо, напомнить, что на счастье ты права не имеешь. Какая тебе Эсмеральда?.. Жри говно…
Для всех ты вооружен и очень опасен. Вооружен своим вирусом. Для всех, кто знает о твоем ВИЧ, ты — леденящее дуновение смерти. Ты для них — и убийца, и жертва. Иногда тебя даже заживо называют жертвой СПИДа. Превентивно, так сказать…
Но она!.. Для неё ты был человеком. Она в тебе увидела тебя. Что бы она сейчас сказала, поняв, что ты опустил руки и отказался от борьбы? Правильно, она бы выдала что-то вроде:
— Спирин, я тебя ненавижу. Ты сраный предатель.
И я решил: ни с одной потерей в жизни я больше не смирюсь. Нужно было снова её обрести. Я не знал, как, но я верил, что всё получится. Я ни во что так не верил в своей долбанной жизни.
— Да-да, — говорил я себе. — Я прямо сейчас разработаю план действий. Только немного полежу…
В голове мутнело, интуиция говорила: температура больше тридцати восьми.
Да, надо поспать.
Лимфоузлы вызывающе выступали из-под челюсти. Я выпил тройную дозу метазида (начал курс еще с неделю назад, когда обнаружил первые признаки). Сегодня пришлось окончательно признаться себе в том, что у меня, кажется, туберкулез.