Я отправилась с Эдди помогать с его сетями, сачками и банками-морилками. Я никогда не вопила из-за жуков, но даже если бы и была такой, двадцать восемь лет брака с Эдди должны были излечить меня. Чем больше ног было у какой-нибудь твари, тем лучше Эдди думал о ней. Именно так. Вплоть до восьми ног.
В действительности это Арчер позаботился, чтобы присутствовали какие-то женщины, и специально пригласил меня, хотя Эдди не сказал мне этого. Идея была хитроумной; я подозревала, что иду, для того чтобы мыть посуду (хотя, конечно, для этой цели имеются аборигены) и чтобы лечить больных, чем и кончилось в конце концов для нас, Беверли и меня, когда дело было слишком незначительным или чересчур грязным для Мерион. Я могла бы совсем не пойти, если б не понимала, что действительно нужна. В общем, я научилась печь пригодное для еды печево на углях из костра, замешенное на дикарском пиве вместо дрожжей, но это был мой собственный выбор, и я сама ела этого хлеба, сколько пожелала.
Я побывала на разных посудинах, на которых мы плыли, хотя плаванье не обошлись без инцидентов. Оказалось, что у Уилмета нервный желудок; он начал его беспокоить в океане, а потом присмирел, когда мы снова высадились на сушу. Рассел оказался пьяницей и не слишком хорошего сорта, несчастный и подозрительный человек, который думает, что любит играть в карты, но которому никогда бы не следовало бы позволять играть. Беверли была современной девушкой 1928 года и умела жевать резинку, курить и мазать губной помадой свой рот и вас — и все в одно и то же время. Она и Мерион были слишком резвы на вкус Арчера и он пытался переключиться на меня, утверждая, что я чувствую себя не в своей тарелке, когда не забочусь о ком-нибудь или о чем-нибудь. Я тревожилась, как бы это не превратилось в привычку, и каждый раз, когда кто-то из мужчин уставал на тропе, то говорили, что надо остановиться из-за меня. Я сразу сказала Эдди, что не потерплю, чтобы такое происходило. Поэтому к тому моменту, когда мы собрались полностью и вышли, мы уже думали, что прилично знаем друг друга, и нам не совсем нравилось то, что мы узнали. И все же, я предполагаю, что мы ужились бы прекрасно, если б у нас было больше того, чем заняться. Даже в течении тех долгих дней, которые ушли, чтобы дойти до гор — бесконечные поезда, автомобили, ослы, мулы и, наконец, наши собственные ноги — все шло достаточно гладко.
К тому времени, когда мы достигли миссии Луленга, мы достаточно много увидели Африку — равнинную и горную, жаркую и прохладную, черную и белую. С тех пор я кое-чему научилась, поэтому теперь у меня есть сильное искушение представить так, что я чувствовала то, что должна была бы чувствовать, знала то, что должна была бы знать. Истина совсем иная. Мое отношение к туземцам, например, было совсем не таким, каким должно было быть. Люди, помогавшие нам, интересовали меня мало и совершенно не производили впечатления. Многие из них подпиливали себе зубы, а от каннибализма их, как нас информировали, отделяло всего лет десять. Никто, включая нас, не ходил чистым, однако, Беверли и я хотя бы пытались, только мы не могли купаться без досады каждый раз обнаруживать подглядывающих. Было ли это потому, что мы выглядели хорошо, или же хорошо годились для еды, я не желала знать.