, а не русский.
Все эти элементы образа реально присутствовали в Дьяконовой. Лиза действительно страдала за сестру, хотя та была, наверное, счастливее ее. Она действительно сурово относилась к мужчинам и в Ярославле, и в Петербурге. Она в самом деле не ожидала, что влюбится в психиатра. И наконец, она была патриоткой.
Но чего-то Лизе все-таки недоставало для полноты воплощения того сложного образа, который она открыла в себе, глядя на роковую фотографию. Недоставало греховности.
Настоящего греха не было за Лизой. Вина за ошибки была, а греха не было. Выходило ни то, ни се. Ни мадонна, ни грешница… В мадонны не годилась. Нужно было грешить!
И грешить — понятно как. Понятно-то понятно, но — как?! Во-первых, Лиза “этого” не умела. Даже не знала, с какой стороны “это” начинать. Во-вторых, ее душа и сознание навсегда были отравлены памятью о грехе отца, за который, как считала Лиза, она несла расплату. Самая мысль о случайном, необязательном соитии с мужчиной, возможно, вызывала в ней внутреннее содрогание. Поэтому она ни строки не пишет об этом в дневнике. Она даже не фантазировала на эти темы. Для нее это были грязные фантазии.
Однако Кларанс почти убедила ее в том, что во внебрачном сексе нет ничего дурного. Это закон природы.
И Дьяконова оказалась на распутье.
В салоне Кларанс она познакомилась с русским скульптором Карсинским. Он жил в Париже, но при этом ваял памятник Белинскому по какому-то заказу, о котором Лиза, как был убежден Карсинский, должна знать. И она об этом действительно знала. На первый взгляд все это кажется какой-то глупой выдумкой.
Во-первых, что за фамилия — Карсинский! Фамилия — крайне редкая, и происхождение ее неизвестно. Есть распространенная фамилия Корсунский от города Корсунь. Во-вторых, никакого русского скульптора по фамилии Карсинский никогда не было, а памятник Белинскому в Пензе создавал знаменитый советский скульптор Евгений Вучетич. Значит — Дьяконова это придумала?
Не будем торопиться.
Согласно краеведческим источникам, первый памятник Белинскому на его родине был поставлен уже в 1911 году. Вопрос же о постановке памятника возник еще раньше. Но правительство с этим не спешило. За Белинским тянулся шлейф не только его слишком прогрессивных статей, но и “Письма к Гоголю”, распространение и даже чтение которого считалось преступлением. (В частности, это был один из пунктов обвинения Ф. М. Достоевскому, когда писатель проходил по делу “петрашевцев” и его приговорили к смертной казни.)
3 мая 1897 года общим собранием членов Пензенской общественной библиотеки имени М. Ю. Лермонтова было направлено обращение с просьбой ходатайствовать о соизволении на открытие всероссийской подписки на памятник Белинскому в связи с исполнявшимся 26 мая следующего года 50-летием со дня его смерти. Данное обращение у Министерства внутренних дел осталось без внимания.