— Торнадо идет! Торнадо! — разносилось над городом.
В одном только доме на углу главной городской площади, где помещалась испанская фактория, а также нечто в роде ресторана, никто не обращал внимания на приближение торнадо. Там царило шумное веселье. Из открытых настежь дверей и окон неслись взрывы смеха, хлопанье пробок и веселые крики. Уезжавший на следующий день в Европу дон Энрико Саролла задал прощальный пир местным офицерам и чиновникам.
Молодой художник был сильно навеселе. В избытке чувств он упал на шею к коменданту порта с бокалом вина в руке и залил шампанским весь мундир представителю королевской власти.
Дон Энрико кричал, что, если бы не было на свете такого города, как Валенсия, и в этом городе такой очаровательной синьориты, как донна Эльвира Гомец, его невеста, он ни за что не покинул бы Фернандо-Поо, самого прекрасного из островов Испании.
Потом Энрико бросился в об’ятия дона Бернардо и предложил присутствующим выпить за здоровье самого энергичного и деятельного из чиновников.
Напившись до бесчувствия, дон Энрико свалился на пол и захрапел. Надо было подумать о том, чтобы доставить его домой. В соседней фактории раздобыли гамак. Уже упали на землю первые тяжелые капли дождя и раздался характерный свист налетавшей бури, когда двое негров вынесли дона Энрико из комнаты, положили в гамак и галопом помчались по улице. Вслед за ними, пошатываясь и распевая пьяные песни, вышла и остальная компания. Все направились по домам.
Не успели негры домчать художника до его бунгало, как хлынул тропический дождь. Полупьяная компания, захваченная ливнем, с криками и проклятиями стала ломиться в ближайшие хижины.
Ветер срывал пальмовые крыши и размахивал ими, словно крыльями встревоженной птицы. Вода заливала хижины.
Мрак охватил город. Ревело море, грохотала канонада грома. Бешенство торнадо росло с каждой минутой. Градом сыпались на траву апельсины, лимоны, бананы, кокосовые орехи. Время от времени с треском ломались и валились на землю старые дубы и широколиственные бананы.
VII. Люди и бочки
Около полуночи три партии кубинцев, по шесть человек каждая, вышли из города и в темноте, под лавинами ливня, дрожа от холода, пробирались к пристани фактории.
Впереди одной группы шел Жуан Фернандец, освещая путь фонарем. За ним шли дон Эстебан и его сын. Каждый раз как Жуан поднимал немного фонарь, чтобы осветить дорогу, мутный блеск падал на бледное взволнованное лицо молодого креола. Комедия пьяного веселья, которую ему только что пришлось разыграть перед испанцами, подорвала его нервы. Он молча шагал рядом с отцом, и в голове его шмелиным роем гудели тревожные мысли.