– Пили, что ли?
– Нет. Я не пил. – Он покачал головой и добавил, старательно выговаривая слова: – Меня зовут Иваном. Я не террорист.
– А мне сказали, что ты побежал, когда тебя окликнули. Зачем? Не помнишь?
– Как побежал, помню. Зачем побежал – не знаю.
– А почему ты черный такой? Загореть где успел? С юга, что ли?
– Не помню.
– Ладно, пусть его врачи попробуют в чувство привести, – сказал, поднимаясь, майор. – А потом поговорим.
– Эх, если б не физиономия! Типичное лицо кавказской национальности!
– Да-а-а… Проверить надо бы.
– Да русский он! Никакого акцента! Говорю вам: не террорист! Тут другое.
– Да и черт с ним! У нас что, дел мало? Сейчас скажу, чтобы отвезли в психушку. Дело-то завели на этих Иванов непомнящих?
– Завели. Они, похоже, курьеры, раз вокзал и чемодан. Наркоту, что ли, возят? А при чем здесь тогда бутылки? Чертовщина какая-то.
– Вот и подкинем его им. Соседям. Пусть объявление в газете дадут. И по телевизору. Что это за мужик, кто знает? Может, личность какая известная.
– Отмыть ее надо для начала, эту личность, товарищ майор, а там поглядим.
– Ты, Игорек, возьми на контроль.
– Есть!
Он проснулся чистый, в чистой постели. Поел с большим аппетитом, после завтрака осмотрелся. Мысли еще путались, голова болела. Вспомнил, что накануне его отмыли, подстригли, побрили, одели в больничную пижаму. Пожилая нянечка, возившаяся с ним в душевой, даже умилилась:
– Экий ты ладненький да хорошенький у нас! Как звать-то хоть, помнишь?
– Иван.
– Ванюша, значит. Красавчик ты у нас, Ванюша. Цыганистый, да ладный. Хочешь чего? Может, еще покушать? Отощал ты, оголодал.
– Спать. Больше ничего не хочу.
Теперь он в обществе таких же людей, одетых в поношенные полосатые пижамы, сидел в огромной светлой комнате с решетками на окнах, бессмысленно улыбался и ловил на себе заинтересованные взгляды молоденькой медсестры. Наконец она подошла, поправила ему черные кудрявые волосы на лбу, достала из кармана маленькое зеркальце:
– Так хорошо? Гляньте.
Он посмотрел. Да, это его лицо. Теперь его, когда отмыли и побрили. Худое, смуглое, с жесткими, правильными чертами, словно отчеканенными. Глубокие карие глаза, взгляд горячий и впрямь какой-то дикий, цыганский. Нос прямой, губы узкие, темные. Пальцем потрогал – твердые на ощупь, трещинка, которой невзначай коснулся, тут же заныла. Он поморщился.
– Дайте, я вазелином смажу, – тут же вызвалась медсестра, не отводя от него взгляда.
Он понял, что нравится женщинам. Красавчик? Что-то всплыло в памяти. Нежные женские пальчики, ласково касающиеся его губ. Ему это, кажется, нравилось. Вот и сейчас молоденькая сестричка трогает нежно трещинку, застенчиво улыбается: