Если бы, напротив, победили Советы, кто бы в Европе смог им сопротивляться, как только огромный германский бастион был бы разрушен? Обескровленная Польша? Прогнившие, хаотичные, оккупированные, прирученные, забитые Балканы? Обезлюдевшая Франция, не имеющая никакого оппозиционного слова перед лицом двухсот миллионов азиатов и большевистской идеологии, раздутой победой? Греция, Италия — очаровательные болтуны, со своими бедными народами, застывшими на солнце, как ящерицы? Мозаика маленьких европейских наций, выживших в тысячелетней гражданской войне, неспособных купить по сто танков каждая? Если Советы побеждают Рейх, тогда Сталин ляжет на тело Европы, неспособной к сопротивлению и готовой для насилия.
Конечно, потом попытаются спасти эту на три четверти советизированную Европу. Вчерашние союзники испугаются, поскольку СССР не удовлетворится этой близкой добычей, потому что его жадные руки сразу после окончания Второй мировой войны потянутся к Тихому океану, к Китаю, к Персидскому заливу, к Средиземному морю, к Суэцкому каналу, разоряя колонии, сырьевые ресурсы, крупные международные тресты.
Но англо-американцы не будут больше стараться спасти Европу для Европы: просто они постараются сохранить на Западе трамплин, позволяющий им уберечь их империализм и реагировать на империализм советский, даже, если надо будет, однажды превратив этот трамплин в огромное поле развалин атомными ударами.
Мы, сыны Европы, думали о жизни Европы.
Какой бы ни была наша оценка способа, которым война была развязана, какое бы мы ни чувствовали сожаление о прошлом, какой бы ни была горькой иностранная оккупация наших родных стран, каждый из нас понял что-то намного более важное, чем удовлетворение или неприятности, которые ощутили с 1939 по 1941 разные европейские страны, ибо на карту была поставлена судьба всей Европы.
Этим объясняется необычный подъем бесчисленного множества молодых людей от Осло до Севильи, от Антверпена до Будапешта.
Тех, кто покинул свои родные семейные очаги в Ютландии или Босе, в Арденнах или в Пуште, в Лимбурге или Андалузии не для того, чтобы служить частным интересам Германии. Они отправились на войну, чтобы защитить две тысячи лет самой высокоразвитой цивилизации. Они думали о Баптистерии Флоренции и о соборе в Реймсе, об Алькасаре в Толедо и о колокольне в Брюгге. Они погибли там без счета не за служебные посты в Берлине, но за свои древние страны, позолоченные веками, и за общую родину, Европу — Европу Вергилия и Ронсара, Европу Эразма и Ницше, Рафаэля и Дюрера, Европу святого Игнатия и святой Терезы, Европу Великого Фридриха и Наполеона Бонапарта.