Мы заканчивали допрос с пристрастием трех сталинских поваров, когда в тридцати метрах от нас прогремели выстрелы. Русские вернули нам долг вежливости.
На самом деле один из их людей пошел посмотреть шампуры и нашел кухню оставленной. Была дана тревога. Русские тихо пошли по нашим следам до опушки леса, чтобы застать нас врасплох. Как раз вовремя их заметил один из наших унтеров и разрядил свой автомат. Его изрешетили советские пули. С простреленными легкими, с потоком крови изо рта он все-таки продолжал стрелять. У нас было возникла паника, но героизм этого унтера позволил перестроиться в боевой порядок нашим людям. Раненый рухнул лишь тогда, когда мы бросились через него в рукопашную.
Обе роты, которые должны были штурмовать деревню, были немедленно брошены в бой. Поскольку нас обнаружили, надо было быстро завершить дело.
Будучи офицером по особым поручениям, я должен был в основном давать святую команду «Огонь!» там, где было жарко, или там, где люди колебались.
Одна часть наших солдат должна была атаковать деревню со стороны правления колхоза, тогда как другая обходным маневром должна была захватить Джержаков с высот. Наши люди боялись. Для многих новобранцев это было крещение огнем. Было видно, что они колебались выйти из-за прикрытия скал и деревьев.
Шестеро наиболее решительных солдат, вооруженные автоматами, достигли угла колхозного амбара. С автоматом в руке я бросился к ним. За несколько минут, чередуя наш огонь, мы продвинулись на сто метров вглубь деревни.
К несчастью, наш миномет не покрывал врага как надо. Красные укрепились в одной избе и держали под огнем всю улицу.
В то время как наши товарищи стреляли по этому месту, я прыгнул в кукурузу и обошел дом с западной стороны. Подскочив к боковому окну избы, я полностью выбил его ударом автомата. Моя очередь посреди комнаты произвела ошеломляющий эффект. Я обрушился на уцелевших, и они сдались. Одна женщина, бывшая с русскими, в истерике каталась по полу.
Стоя стреляя из автомата, я бросился на улицу преследовать советских солдат. Вскоре вокруг меня была целая группа пленных. Не зная, что с ними делать, я раздал каждому из них по листу одной брюссельской газеты, прозаически приготовленной для других нужд, а не для духовных дел.
«Документ! Документ!» — кричал я каждому из пленных. Эти толстомордые ослы верили в магию документа. С поднятыми руками, размахивая своей бумагой, они все бежали в направлении нашего тыла, где сначала очень удивились, увидев столько монгольских читателей бельгийской прессы, но потом поняли, что это дело рук изобретательных валлонцев.