– Давай туда, затеряемся в праздничной толпе! – крикнул, задыхаясь, Евстафий.
Вскоре они выбежали к поляне с высоким кострищем в центре и многочисленной весёлой гурьбой вокруг.
Купальский костёр уже начал разгораться, когда оба грека, облачённые в одежду россов, присоединились к праздничной толпе. Седовласый колдун, именуемый волхвом, о чём-то рёк сильным голосом, но Дорасеос не понимал его торжественной речи, ощущая кожей непривычную жёсткость новой одежды, особенно после краткой, но жестокой схватки и сумасшедшего бегства по лесным зарослям и звериным тропам. Незаметно поглядывая вокруг, он был озабочен, не появятся ли на поляне преследователи. Дорасеос не разумел слов старого чародея, но высокопарность речи и особая её мелодичность постепенно начали отзываться на струнах его души. Появилось странное ощущение, что внутри, где-то в самом сокровенном уголке, возгорелся крохотный живой огонёк, всё более и более разрастаясь с каждым словом колдуна варваров.
Дорасеос ещё раз огляделся и понял, что все постепенно подпадают под волшебство речи чародея. Греку даже почудилось, что в глазах стоящих вокруг костра отражается не только купальский огонь, но и это самое внутреннее душевное пламя. Только Евстафий глядел на пылающее уже во всю силу огнище совершенно бесстрастно, и это на время вернуло Дорасеоса к действительности. Он был смущен, понимая противоречивость ситуации, в которую попал христианин, присутствующий на языческом действе, чем-то, как сказал Евстафий, похожем на прежние греческие Дионисии.
Но тут люди взялись за руки и принялись вначале медленно и грациозно, а потом всё быстрее кружиться в необычном танце, который, как он знал со слов Устойчивого, называется «хоровод». Это легко было запомнить, поскольку по-гречески «хоросом» именовался светильник. И этот необычный танец зажигал так же горячо. Евстафий почти сразу, задохнувшись, вышел из круга, а Дорасеоса подзадоривал этот своеобразный вид упражнений на дыхание и выносливость, которыми он в своё время занимался в гимнасии. Вращение убыстрялось, менялось его направление, потом вся живая цепь задвигалась в каком-то завихрении, петляя и сжимаясь, будто тело огромной змеи, в которой каждый человек стал как бы одним из её позвонков. Справа и слева оказались её изгибы, образованные радостно восклицающими и смеющимися людьми, которые, крепко держась за руки, струились друг за другом так же плавно и быстро.
Евстафий, отдыхавший в нескольких шагах от быстро текущего хоровода, вдруг как-то поспешно влился в него. Боковым взором греческий изведыватель заметил пятерых крепких мужей, одетых не в праздничные одежды и потому резко выделявшихся среди людей на поляне. Они стояли на той самой тропе, откуда ещё совсем недавно вышли из леса они с Евстафием.