— Вот, держи.
— Это что?
— Подводки от Димки. А что касается Сечина, — и Ритка снова падает в кресло, — то штука в том, что если он не утихомирится, то у него к пятидесяти разовьется мизантропия.
— Так, а мизантропия у нас — это что? — небрежно интересуюсь я — так, лишь бы поддержать разговор — и сосредотачиваюсь на листках с поминутной разблюдовкой ток-шоу. Пробегаю глазами текст, отмечаю те вопросы, которые я должна задать Сечину.
— А мизантропия — это, Саш, человеконенавистничество, или редкая форма индивидуализма, связанная с пессимизмом, неверием, подозрительностью и нелюдимостью, — на полном серьезе выдаёт Ритка и, порывшись в пакетике, выуживает красного мишку.
— Ой, да ладно тебе, — морщусь я. — Ну, подумаешь, ну повалял человек дурака, и что в этом такого? Что, теперь всю жизнь будешь ему это вспоминать?
— Не знаю, может, и буду, — глубокомысленно произносит Ритка и забрасывает мишку в рот. Я киваю, ещё раз просматриваю распечатки и возвращаюсь к куску, где расписаны телемедицинские услуги, предоставляемые «Бакулевским». Прикинув, что Сечин вполне бы мог развернуто рассказать о них, ну и, может, выдать ещё что-нибудь остроумное о государственном финансировании подобных программ, составляю в уме окончательный план того, как я буду завоевывать доверие доктора Сечина, а заодно, и беру себе на заметку тот факт, что его имя и отчество надо проговаривать полностью, не коверкая и не сглатывая окончания, как это проделывала Ритка. Складываю подводки и возвращаю их ей:
— На, Димке отдашь. Пусть на суфлёр их выкладывает.
— Ну вообще-то — усмехается Ритка, — Димка их туда уже выложил.
— Вот! — смеюсь я и назидательно поднимаю вверх указательный палец, — вот, а ты говоришь, что Сечин — гад, каких поискать. А, по-моему, пока это место исключительно за Димкой.
— Я не это тебе говорю, — начинает сердиться Рита. — Я пытаюсь до тебя донести, что Сечин твой очень хочет казаться тем, кем он не является на самом деле.
— Так, — вздохнув, отбрасываю распечатки на стол, — во-первых, он не мой Сечин. А во-вторых, если я правильно тебя понимаю, то этот излишне остроумный врач чем-то всё-таки тебя зацепил, и ты не успокоишься, пока ты не выговоришься. Ладно, давай, выговаривайся, я тебя внимательно слушаю. — Приподняв правый рукав пиджака, смотрю на свои металлические часы, застёгнутые чуть выше запястья, чтобы солнечных зайчиков в камеру не пускать. — По моим подсчётам, у нас есть ещё пять минут, пока сюда не ворвётся Лида.
Ритка переворачивается в кресле и вслушивается в звуки за дверью.