Пирифой не двигался с места.
– Ты чего? – спросил Тезей, когда устал ждать продолжения атаки.
– Это мой отец.
– Что? Кто?!
– Он, – Пирифой кивнул на вайфер, оброненный Тезеем. Огненное колесо продолжало свой бесконечный бег, распятый все еще кричал, грозя разбудить пациентов и дежурный медперсонал. – Вот этот.
– Сдурел?
– Я – Пирифой Флегиас. Иксион Флегиас – мой отец.
– Вот блин, – чистосердечно признался Тезей. – Вот же блин, а?!
Колесо укатилось, словно только и ждало этой реплики. Вопли смолкли. Челюсть вряд ли была сломана, но болела так, словно огненный блин – вот же блин, а?! – с дисплея перебрался на нее, утрамбовывая кость пылающим катком. Хотелось кричать, или хотя бы ругаться, но Тезей не мог себе этого позволить. Любой крик, любое выражение телесной му́ки сейчас выглядели бы кощунством, жестокой насмешкой над истинными мучениями. Никогда раньше Тезей не вглядывался в лицо распятого Иксиона – зачем? – но теперь, рассматривая непривычно тихого Пирифоя, уверился, что сын похож на отца.
– Кто пишет? – спросил Пирифой.
Он спрашивал так, словно имел на это право. Сам не зная, почему, Тезей решил не разочаровывать парня. Перевернулся на бок, поднял вайфер, открыл сообщение:
– Антиопа.
– Что пишет?
– Что я сволочь.
– Умная женщина, – с глубокой убежденностью согласился Пирифой. – Правильно пишет. Редко бывает, чтобы женщина сразу и умная, и красивая. Повезло тебе, сволочь. Повезло, а ты не ценишь.
– Папа, иди спать.
– Уже иду.
– Не «уже иду», а иди немедленно. Ты знаешь, сколько времени?
– Сколько?
– Три часа ночи.
– У меня бессонница.
– Кому ты врешь? У тебя не бывает бессонницы. Ты что, собрался работать до утра?
– Я не работаю.
– А что ты делаешь?
– Читаю письмо от внука. От любимого внука. Разве это работа?
– Это хуже, чем работа, – согласилась Эфра. – Что пишет твой любимый внук? И учти, я вранье за тысячу стадий чую. Ты соврешь на Итаке, а я здесь, в Трезенах, учую, понял?
– Итака, – вздохнул Питфей. – Сто лет не был на Итаке.
– Что пишет Тезей? – с нажимом повторила Эфра.
Больше тянуть не имело смысла.
– Тело подменили. Он пишет, что тело подменили.
Питфей откинулся на спинку плетеного кресла. Изготовленное из ротанга, кресло было чересчур легким и сразу встало на дыбы, верней, на задние ножки, но стена веранды не позволила строптивому креслу упасть вместе со стариком. Протянув руку, Питфей взял с подоконника стакан водки с лимонным соком и льдом. Лед давно растаял, напиток степлился: размышляя, Питфей совсем забыл о стакане.
– Чье тело?
– Букмекера, – старик выплеснул водку за перила. – Человека, устроившего побоище в «Элевсине».