По улицам, как в Гражданскую войну, бродят беспризорники. Говорят, их уже более четырех миллионов человек. Такого не было даже в Гражданскую… А сейчас эти уркаганы штурмуют московские задворки, щиплют мусорные баки, особой опасности вроде не представляют, а вот лет через десять, когда они подрастут, — превратятся в очень опасную армию. Обозленную, совершенно неграмотную — некоторые из них вообще не знают ни алфавита, ни счета, — нацеленную только на одно — на грабежи и убийства. Если ничего не сделать сегодня, завтра Россия взвоет от них.
А проститутки! Не проверяющиеся ни у одного врача, зачумленные, затурканные мамками и сутенерами — от них же земля будет гнить! Это на Западе профессия проститутки считается чистой и вполне цивилизованной, это там дамочка чуть что — бежит к врачу, размахивая бюстгальтером, как флагом.
У нас же этим даже не пахнет. У нас пахнет другим…
Вельский неожиданно почувствовал, как у него внезапно онемела правая щека — стала чужой, холодной, он помял ее пальцами.
Потрясающая вещь: у нас в мирное время, как в войну, появилась особая категория людей — «без вести пропавшие». Только в одной Москве пропадают — без вести! — тысячи. И еще тридцать тысяч погибают от бандитских рук. Это же оглушающе гигантские цифры в сравнении, скажем, с потерями, понесенными в афганской войне. Там мы потеряли тринадцать с половиной тысяч человек — всего-то! За девять лет войны!
А тут только одна Москва теряет сто тысяч человек в год лишь «без вести пропавшими». Не говоря уже об убитых в разных разборках. Итого — сто тридцать тысяч каждый год. Без всякого ведения боевых действий. Не слишком ли дорогая цена за то, что московской милицией стал командовать зубной техник или — кто он там — учитель географии, наглотавшийся демократических идей? Тьфу!
Вельский снова помял пальцами онемевшую щеку, онемение не проходило.
«Без вести пропавшие» — обычно это тоже убитые. Людей этих выкрали, заманили в ловушку, умертвили, закопали в землю, утопили в болоте, растворили в кислоте, сожгли в огне, замуровали в бетон, их нет! Нет, а они были.
Ныне умельцы — следователи, их называют «следаками», новое словечко, раньше его не было, — не открывают уголовных дел до тех пор, пока не найдут трупа. Нет тела — нет и уголовного дела, логика неотбиваемая. Вот и числятся сотни тысяч людей в «без вести пропавших». Ни в одном государстве мира этого нет. Да и в России раньше, точнее в Советском Союзе, такого тоже не было.
Исчезни тело известного телеведущего, Влада этого, — и уголовное дело не было бы возбуждено. Все зависит от того, кто сидит в кресле генерального прокурора.