Петр, набычившись, некоторое время молча взирал, как дружинники извлекают сабли из ножен. Оглянувшись в сторону друга, изумленно протянул:
— А ведь и впрямь зарубят. М-да-а, сдается, плавный аллюр наших судеб незаметно перешел в дикий галоп. А мы ж с тобой так старались, чтоб ни единого ребра не сломать, ни одной челюсти у этих шлимазлов не свернуть. Вот и делай людям добро.
— Деваться некуда, — вздохнул Улан и сквозь зубы процедил: — Работаем по плану «Захват». Главаря беру в заложники, дальше по обстановке. А ты заговаривай зубы.
Петр хотел спросить, с чем он собрался брать этого гада в заложники, они ж с пустыми руками, но вспомнил про ножи, сунутые Заряницей в телегу. Да и вообще, не время для дискуссий — коль друг, всегда считающий на несколько ходов вперед, принял такой план, значит, успел его продумать. Сделав пару шагов вперед по направлению к боярину и возмущенно уперев руки в боки, Петр приступил:
— Ша, дядя! Сделай паузу в ситуации и не озлобляй меня, бо я, как человек, измученный квасом — а пепси тут не достать ни за какие деньги — нынче и без того пребываю в шибко дурном расположении духа. Ты чего ж творишь, кафтан казённый, зипун цигейковый?! Думаешь, за нас и заступиться некому? Да за меня вся биндюжники на Привозе поднимутся и сам памятник Ришелье по такому случаю сойдет со своего пьедестала, чтоб выразить свой праведный гнев. И ты еще почуешь, как тяжкая каменная десница сдвинет тебе нижнюю челюсть в район затылка, а сам череп вгонит поближе к мочевому пузырю, чтоб ты мог детально рассмотреть собственные камни в почках.
Иван Акинфич, недоуменно нахмурившись, тем не менее слушал, не перебивая. Ратники тоже изумленно вытаращились на Петра. У половины, не меньше, аж рты полуоткрылись.
Где находится Улан и что он делает, Сангре не видел, а оглянуться в его сторону было нельзя. Оставалось надеяться, что ступор дружинников продлится хотя бы еще пару минут и друг успеет уложиться за этот срок.
Первым, очнувшись, подал голос Ольха:
— Чего мужик буровит-то? — обратился он к боярину, но тот, злорадно оскалившись, отмахнулся и небрежно бросил:
— Енто у него со страху. Ништо, пущай потокует перед смертушкой.
Изобразив на лице праведный гнев, Петр шагнул поближе:
— И смертушкой меня пугать не надо, шакал нещипаный. Может, моя и близко, но твоя, поверь, куда ближе. Я тебе что, бублерка с мешочком, чтоб ты мне здесь мог, поц драный, мою масть на шушу опускать. Да если бы твой папа знал, каким козлом ты вырастешь, он бы к твоей маме на полет стрелы не подошел, а мама бы сбегала к гинекологу на аборт, причем на всякий случай два раза подряд, а также разогнала всех аистов над домом и потравила всю капусту на своем огороде…