— Но ты сама ничего этого не видела? Как он начал кричать, когда нашел ее. Или что она лежала под кроватью.
— Нет, Винай рассказал мне.
— Что произошло потом?
— Ну, потом Винай вышел наружу и велел мне сбегать в отель и принести носилки и простыни. Тогда, насколько мне помнится, я решила, что она еще жива.
— И сколько времени тебе понадобилось, прежде чем ты снова оказалась у разрушенного дома?
— Помнится, я бежала так быстро, как только могла, В отеле имелись и носилки, и простыни, и полотенца на ресепшен. Там лежала целая гора простыней и полотенец. Я взяла носилки и пару простыней и побежала назад.
— Сколько времени это заняло? Пять минут? Десять?
— Нет, самое большее пять. Еще меньше, по-моему. Они по-прежнему находились внутри, когда я вернулась. Тот дом, где они жили, стоял на берегу. Всего в пятидесяти метрах от главного здания.
— Тебе понадобилось менее пяти минут, чтобы принести носилки и простыни?
— Две-три, пожалуй. Мне кажется, я никогда не бегала так быстро. Ведь я же думала, что она еще жива.
— Что происходило потом?
— Ну, потом господин Джонсон вынес из дома жену. Винай вышел вслед за ним. Это я точно помню. Сначала вышел господин Джонсон с женой на руках, примерно как носят детей, мне помнится, он тогда был в полном отчаянии… Извините меня, но… — всхлипывает.
— Мы прерываем допрос. Время одиннадцать двадцать три.
Первый перерыв продолжался пять минут, и, когда Конгпайсарн возобновил допрос, он продвигался вперед очень осторожно.
— Ты можешь рассказать, что увидела?
— Да… я думаю… — всхлипывает.
— Нам некуда спешить, Ампорн. Соберись, успокойся.
— Сначала мы совместными усилиями положили ее на носилки. И тогда я увидела, что она мертва. И почувствовала это тоже. У нее полностью окоченело тело. Одна ее рука торчала в сторону, и она вся была в крови. Голова, точнее. Винай рассказывал потом, что потолок в спальне обрушился, и толстая доска, упав с самого верха, ударила ее по голове.
— Но ты узнала ее? Это была жена господина Джонсона?
— Да, конечно, она. Я же видела ее каждый день почти в течение недели. Много раз в день. Я помню, на ней было нашейное украшение из нефрита и золота. Она носила его всегда. Очень своеобразное, очень красивое. Наверное, стоило кучу денег. А еще она была в своей ночной рубашке. Я тоже узнала ее. Очень красивой, шелковой, синей. Темно-синей.
— Откуда ты могла знать, что это ее рубашка? Разве ты раньше видела ее в ней?
Да, утром в канун Рождества. Ее муж, господин Джонсон, получил длинное послание, которое пришло на ресепшен отеля. От шведского посла в Бангкоке, написанное на шведском, поэтому я не поняла, о чем в нем шла речь, но мой шеф приказал мне пойти к ним и передать его на случай, если оно содержало что-то важное. Господин Джонсон работал в шведском посольстве. Он был дипломатом. И когда я постучала, она открыла. Одетая в ночную рубашку. Она была… она была… — всхлипывает.