Так что мне стыдно за мою попытку, и я доволен, что она не удалась. Клода (сейчас он громко напевает в гулкой ванной) надо достать каким-то другим способом.
С тех пор как он раздел мою мать, прошло не больше пятнадцати минут. Чувствую, что входим в новую фазу вечера. После скоромного эпизода пульс у матери выравнивается, и, надо думать, она вернется к теме своей невиновности. Разговор Клода об ужине покажется ей неуместным. Бездушным даже. Она садится, надевает платье, находит в постели трусы, вставляет ноги в сандалии и идет к зеркалу туалетного столика. Распущенные волосы свисают светлыми локонами, их некогда воспел в стихотворении муж. Она заплетает косу; тем временем можно опомниться и подумать. В ванную она пойдет, когда выйдет Клод. Оказаться рядом с ним ей сейчас противно.
Отвращение возвращает ее к мыслям о собственной незапятнанности и задачах. Несколько часов назад главной была она. И может стать снова, если удержится, не разомлеет опять, не размылится послушно. Сейчас ей хорошо, она освежилась, сыта, удоволена, зверушка внутри затаилась, но может опять стать зверем — и Клод над ней возобладает. Но взять на себя руководство… Я думаю: о чем она размышляет, наклонив милое лицо перед зеркалом, чтобы вплести еще одну прядь? Отдавать приказания, как утром на кухне, обдумывать следующий шаг — значит признать преступление. Как бы ей ограничиться горем безутешной вдовы?
А сейчас дела практические. Всю запачканную утварь, пластиковые стаканы, блендер выбросить подальше от дома. Уничтожить все следы в кухне. На столе оставить только немытые кофейные чашки. Эта скучная работа заслонит ужасное на час. Может быть, поэтому она ободряюще прикладывает ладонь к холмику, под которым я — где-то около моего крестца. Ласковый жест надежды на наше будущее. Как ей пришло в голову меня отдать? Я буду ей нужен. Я озарю полумрак невинности и трогательного тепла, которым она захочет себя окружить. Мать и дитя — вокруг этого мощного символа сложила лучшие свои истории великая религия. Сидя на ее колене, пальчиком указывая на небо, я огражу ее от преследования. С другой стороны — как же я ненавижу этот оборот, — никаких приготовлений к моему появлению на свет: ни одежды, ни мебели, где лихорадочное витье гнездышка? Ни разу на моей памяти я не был с матерью в магазине. Будущее в любви — фантазия.
Клод выходит из ванной и направляется к телефону. Мысли его о еде: — «Из индийского на дом», — бормочет он себе под нос. Она обходит его и сама приступает к омовению. Когда мы выходим, он все еще на телефоне. Отказался от индийского в пользу датского — бутерброды, маринованная сельдь, запеченное мясо. Заказывает с лихвой — естественный позыв после убийства. Когда он заканчивает, мать уже в полной готовности: помылась, коса заплетена, чистое белье, новое платье, вместо сандалий туфли, слегка надушена. Берет на себя управление.