— Я буду говорить о новом, невероятном открытии.
— Открытии? Тогда это не для филармонии, а для Академии наук.
Нервничая, я курил. От керосиновой лампы на бюро падал ровный круг света, оставляя комнату в полумраке. Я всецело был занят собой и не заметил иронии инженера. Я хотел говорить, считал, что я должен говорить.
— Мое открытие предназначено всем. Это даже не открытие. Вернее, открытие необходимости учиться.
Инженер, подобно адвокату, готовому выслушать клиента, откинулся на спинку кресла. Я чувствовал себя не очень ловко, и если в чем и нуждался, то не в снисходительности, а в поддержке. Вдруг в дверь постучали. Инженер сказал: войдите. Появился мальчик, мой ученик. Смущенный моим присутствием, он было повернул назад.
— Можешь остаться, — сказал инженер, — сеньор доктор разрешает. Это мой двоюродный брат, — бросил он в мою сторону.
И хотя я ничего не разрешал, но не возразил. Это был Каролино, мой новый ученик. «Рябенький» — так звали его товарищи за усыпанное угрями лицо.
— Был я в Редондо. Отца не застал, — объявил инженер брату, — но мать видел… Она не очень поверила, что тебе действительно нужны книги. Но деньги прислала.
Тут он протянул Каролино купюру, тот быстро спрятал ее, густо покраснев, но не проронив ни слова. Инженер снова закурил и опять откинулся на спинку кресла.
— Ну так, слушаю вас, учитель.
Нет, друг. Не для тебя, не для такой тучной флегмы, как ты, то, что я хотел сказать. Где же остатки твоего божественного сияния, где скрытый огонь твоего явления? Где он затерялся, друг? В каком тайнике твоего монолита? Я — утраченное эхо твоей пустыни. А ты, бедняга Рябенький, с раскрытыми от изумления глазами, выходит, только ты и слушаешь меня? Но о чем я, в конце концов, о чем? О том, что нет ничего глупее ярости и одиночества? Я докопался до главного в жизни, до очевидности того, что я есть. И говорю, говорю. Сгораю от энтузиазма, сотрясаю воздух. Но, может, именно так сказанные слова скорее дойдут, ведь обжигает нас не простое железо, а раскаленное.
— Открытие, о котором я предлагаю прочесть лекцию, сложное, — твердо говорю я. — Я еще не рассказал вам о человеке, который повесился?
— Я знаю об этом от Моуры, — бросил Шико.
— А что, что случилось? — спросил Рябенький с характерной для этих мест певучей интонацией, которая создавала впечатление, что говорит маленький ребенок.
— Несколько дней тому назад, когда мы с доктором Моурой ехали к больному, на дороге нас остановил один человек. Он жаловался доктору, что его рука уже не та, чтобы сеять хлеб, и просил лекарства. А когда мы возвращались от больного все по той же дороге, то узнали, что человек этот повесился.