Но вот вдруг все переменилось. Действительно, в один прекрасный день, словно бы в мире и не могло случиться ничего более естественного, святорез опять вошел в раствор и сию секунду начал раздавать приказы. Народ, естественным образом, удивился, выдохнув положенное «ох», при том что кое-кто удивился даже чрезмерно, бухнувшись об пол замертво. Потом, уже немного успокоясь, все навалились на святореза, чтобы понять, человеческой ли он породы, и кое-кто даже пощупал его, даже там, где и не след бы, чтобы узнать, всамделишный ли он. Он же правда был всамделишный, как заключили все, молча переглянувшись. Что же до объяснений, то хозяин не торопился, отчасти потому, что малость обалдело разглядывал безотрывно все эти чудовищные кучки дерьма вокруг себя. Он уставился на парня, парень молчал, глаза — в пол. Тогда, не тратя зря времени, святорез сказал выйти всем рабочим и заперся с малым в растворе. Попеняв жестко за такое предательство, рассказал ему, что тот уже позабыл, и отправил под конец проспаться, чтобы встать с утра новым человеком.
Весть о возвращении святореза перевернула весь город, особенный эффект произведя на улицах кредиторов. Оторопелость от удивления сменилась громогласным словоизлиянием и соразмерной суетой, прежде всего у дверей правосудия. Только правосудие совсем заплуталось, пытаясь вернуть вещи в их естественное состояние. Как было возвратиться вспять? Считалось, что человек похоронен, и долги — тоже. Опять все воскрешать — Богу-то под силу ли? В конце концов, кроме рабочих, никто его и в глаза не видал, даже жена, по ее клятвенным заверениям. Раствор был оккупирован, обследован, но обнаружить хозяина нигде не удалось, хотя телосложения он был видного и потому любой бы его заметил. Решил ли он, что дело уладится и без его присутствия? Ждал ли он, чтобы шумиха улеглась? Рабочие уверяли, что видели его и трогали. Только сам малый, бледный-бледный, никак не хотел раскалываться, ошалев от расспросов. Его встряхивали, чтобы посмотреть, не обронится ли хоть словечко, — только напрасно. В действительности же огромное волнение, может быть радость, заполнило его целиком, переполнило. Что бы там ни было, но то ли потому, что все постепенно сходило на нет и даже забывалось, то ли потому, что святорез нашел себе какую-то надежную лазейку в законе, только начал он снова появляться в растворе и даже на улицах прямо днем, так что опять встал во главе всего дела. Но страстью его теперь была работа парня. Святорез усаживался рядышком с парнем, чтобы видеть, что́ тот делает, он направлял его, подгонял, шептал ему на ухо самое главное. И не напрасно. Мало-помалу носы начали утягиваться до самых человеческих размеров, животы — выделяться из рода тыкв, Паковио — становился более приемлемым во всей своей дурости. Только ненадолго проглянуло солнышко. Потому как вскоре парень стал плохо спать, сделался какой-то беспокойный, даже вспыльчивый до бешенства, что не вязалось с его всегдашним миролюбием. Дело шло, только если святорез исчезал на целый день. А это случалось редко. Он был без ума от работы парня, и, когда тот появлялся в растворе, хозяин уже был там. Парень стал грубить. Чуть что не униженно хозяин улыбался. И твердил ему тихонько самое главное про его судьбу: «Следи за собой, накорми других». И прочее.