– Мне… мне жаль, Дитер… – Сердце кольнуло болью, я протянула руку в порыве дотронуться до его плеча.
Жестокие слова, только что прочитанные в письме, обрели пугающий и отвратительный смысл.
– Да, моему отцу тоже было жаль, – отозвался генерал, откачнувшись от моей руки. – Он надеялся, что если не удалось убить меня во чреве, то я сам при рождении убью свою мать взглядом. Но этого не случилось. Проклятие вошло в силу не сразу, лет до десяти у меня было вполне обычное детство. Обычное для бедняка, разумеется. Я очень хорошо знаю, моя пичужка, что такое работа на мельнице от рассвета и до заката. Знаю, сколько ударов кнутом выдержит человек, прежде чем потеряет сознание. Шрамы на моей спине не дают этого забыть. А вот у вас гладкая кожа. – Он провел по моей щеке ладонью, и я задрожала не то от омерзения, не то от страха. – Мачеха не била вас, правда? Не решалась портить товар.
– Я не товар, – сквозь зубы выдавила я.
– Конечно, – без улыбки ответил генерал. – Конечно да. Вы – товар, я – проклятый выродок. Каждый несет на себе печать предназначения. От него невозможно избавиться, невозможно отмыть, как грязь, не срезать с кожей, как клеймо. Только вынуть вместе с душой, с последним вздохом. Оно навсегда с вами, моя пичужка. Так стоит ли трепыхаться?
– Стоит! – выкрикнула я ему в лицо и сжалась пружиной. – Лучше бороться и пытаться хоть что-то изменить, чем упиваться жалостью к себе! Ваш сад превратился в кладбище, а эта комната – в склеп! – Я обвела рукой помещение. – Зачем хранить вокруг себя статуи мертвых жен? Эти оскорбительные письма? Портрет человека, который приносил вам только несчастья и боль? Чтобы снова и снова ковырять рану? Дайте ей зажить!
– Это решать не вам, – злобно ответил генерал.
– Мне, – заупрямилась я.
– На каком основании?
– На том, что я ваша жена. – Я отважно глянула в бледное лицо генерала. – Дитер, да откройте окна. Впустите свежий воздух. Позвольте жить себе и другим. Вычистите весь хлам из этой комнаты и из своей души.
Я снова взмахнула рукой и нечаянно сбила со стола шкатулку. Она упала, крышка откинулась, и на пол полетели смятые письма, как осенние листья, подгоняемые ветром.
– Как вы смеете, – зарычал генерал и схватил меня за плечи. – Как смеете называть мою жизнь и все, что мне дорого, хламом!
– Потому что это больше не ваша жизнь.
– Да что вы понимаете! – Генерал встряхнул меня за плечи. – Вы, избалованная маленькая пичужка! В вашей голове только наряды, балы и украшения!
– А в вашей – война и смерть?
Он заревел и навалился на меня всем весом. Я вскрикнула и толкнула его в грудь. Будь генерал трезвым, он бы удержался на ногах, зажав меня, как недавно в комнате, и я бы не вырвалась, не убежала. Но он был пьян. От моего толчка его повело в сторону, одна ладонь соскользнула с моего плеча и ухватилась за стол. Я рванулась мимо, к двери, к свободе.