Рисунки попадались всякие: и цветы, и золотые узоры. Иногда даже маркизы в пышных кринолинах и голубых напудренных кудрях. Правда, большей частью они оказывались или без ног, или даже без головы. Но это было еще заманчивее. Подумать только: маркиза без головы. Это вам не какой-нибудь всадник без головы. Можно неделю ходить и думать: а какое у нее было лицо, а какие локоны, — и сочинять истории, от которых захватывало дух.
Как-то я нашла стеклышко. Из-за него-то все и началось. Это было совсем необыкновенное стеклышко. На нем была изображена почти голая дама. Она лежала в густой траве, лениво и небрежно протянув руку к ветке, усыпанной золотистыми яблоками. Ее тело, чуть прикрытое чем-то белым и легким, было так красиво изогнуто, словно она сама вовсе не дама, а гибкий розовый стебель.
Я была в восторге от своей находки. Но Эля взглянула и процедила сквозь зубы:
— Ерунда!
— Сама ты ерунда! — отпарировала я, уверенная, что Эля просто завидует мне.
Но подошла Люся, посмотрела и фыркнула.
— Где уж нам! Ты одна понятливая, — ехидно заметила Эля.
— Ну где ты такое видела? — добавила Люся. При этом она так презрительно взглянула на мою даму, что та словно как-то съежилась, померкла, и на ее розовом теле проступили мелкие трещинки.
— Я и маркиз не видела, — резонно заметила я.
— Маркизы — это другое дело. Они на самом деле жили, — сказала Эля.
— Ну и она тоже жила, — не сдавалась я, испытывая потребность защитить свою даму.
— Ха-ха-ха! — сказала Эля и ткнула в меня пальцем.
— Ха-ха-ха! — как эхо подхватила Люся и сделала вид, будто не может устоять на ногах от смеха.
Я не выдержала. В глазах у меня потемнело.
— Дуры! — выкрикнула я с бешенством и бросилась бежать.
В конце нашего двора были сложены штабеля дров, целые стены из поленьев, и я спряталась за ними, как в крепости. Здесь стояли козлы и нежно пахло свежими опилками. И я легла животом на эти опилки, теплые от солнца, и положила перед собой свое стеклышко. Розовая дама нежно улыбалась — то ли мне, то ли облаку над головой. И я подумала о том, что этот рисунок — правда. И чем дольше я смотрела на него, тем больше оживала дама. «Да, — думала я, — были такие времена на земле, когда зимы не существовало, и потому люди не носили никакой одежды и только для приличия чуть прикрывались чем-то легким и воздушным, как лепесток жасмина. И дома были не нужны: люди спали на траве, под открытым небом. И керосинок не было, потому что никто не готовил обеда. Зато на каждом дереве росли плоды. Стоит только протянуть руку. И никто не будет тебя за это ругать, потому что всего много и все общее».