На Сан-Хосе[30] жители деревни устроили пышное празднество, которое длилось весь день. Утро началось с того, что они украсили огромную деревянную статую Святой Девы букетами, зрелище было прямо фантастическое. Люди шли к статуе целыми семьями, неся охапки белых, розовых и алых цветов. Они складывали их к ее ногам, а организаторы праздника мало-помалу сплетали из них алое одеяние с белыми узорами и белую мантию с алыми узорами такой красоты, что не увидишь — не поверишь. Утром, перед началом обряда, это была голая деревянная фигура, а к вечеру Святая Дева, облаченная в благоуханный наряд, могла участвовать в торжестве вместе с людьми. Целый день в деревне трещали петарды, их запускали во все стороны, и они взрывались так громко, что эхо разносилось по всей долине, и я с непривычки вздрагивал от испуга, мне это напоминало войну, какой ее показывают в кино; но, кроме меня, эти звуки не тревожили никого. Папа объяснил мне, что испанцы любят воинственные праздники, и мне пришлась по душе такая праздничная война с цветами, петардами и сангрией. Улицы деревни постепенно заполнялись семьями в традиционных костюмах, сюда сошлись люди со всей долины и даже из более отдаленных мест. Все они, от дедов до внуков, были одеты, как в начале прошлого века; даже младенцев и тех обрядили в цветастые кружевные платьица, ну просто шикарное зрелище! Для этой праздничной войны Мамочка купила нам национальные костюмы, так что наши обновки были сродни обстановке и не нарушали здешние обычаи. Я с удовольствием надел расшитую блестками куртку (не чета американской матроске!), штаны с буфами и белые туфли — тот, кто одет, как окружающие, никогда не выглядит вызывающе. А Мамочка скрыла свои пышные волосы под черной кружевной мантильей и нарядилась в красивое платье с юбкой метра три в ширину, в каких королевы Испании ходили в старину. Ей было ужасно жарко в этом наряде, и она непрерывно обмахивалась черным шелковым веером с узором из бабочек; она махала им так быстро, что казалось, бабочки вот-вот вспорхнут и разлетятся. К середине дня улицы были уже сплошь забиты испанцами в маскарадных костюмах, они шагали торжественно, словно участвовали в какой-то очень важной церемонии. Лица у них были гордые и сияющие, и я подумал: чему ж тут дивиться, такими праздниками можно только гордиться.
С наступлением темноты на улицах вспыхнули факелы и костры, освещавшие танцплощадки, где царило шумное веселье. На церковной площади, у подножия статуи Святой Девы, жители деревни приготовили паэлью в такой гигантской сковороде, что достать рис с ее середины можно было только деревянными грабельками на длинных ручках. В гомоне и суматохе люди набирали себе угощение и рассаживались кто на скамейках, кто за столами, кто прямо на столах, и все были равны, и всем было хорошо, это походило на фиесту с ее всеобщей веселой неразберихой. Конец застолья ознаменовался грандиозным фейерверком; огненные фонтаны взлетали вверх со всех сторон — с крыш домов, с гор на горизонте, с лодок на озере, грохот стоял жуткий, стены домов окрашивались в цвета огней, а небо под конец стало светлей, чем днем. На какой-то краткий миг тьма полностью рассеялась — ночь, видно, решила со всеми вместе принять участие в этой фиесте, — и вот именно в этот миг я увидел, как из-под черной мантильи Мамочки текут слезы, неутешные слезы; они сбегали прямо вниз, по ее бледным округлым щекам, скапливались в уголках губ и, задержавшись в последнем усилии на гордом, дрожащем подбородке, падали наземь.