* * *
Приходил Альпин. Я не знал, как Франческа сумела заставить высокомерного зануду, который никогда меня не любил, заняться моей персоной, но он был лучшим в Дал Риаде.
– Все не так плохо. Рана аккуратная и чистая. Дайте мне неделю, от нее останется только шрам. Шрамы украшают мужчин, – говорил он с преувеличенной бодростью, обращаясь больше к Франческе, чем ко мне. – С горлом еще проще, но, чтобы лечение было успешным, я бы рекомендовал пока помолчать. Именно лорду Элвину я бы рекомендовал молчать как можно дольше.
– Как долго? – спросила она.
– Желательно всю оставшуюся жизнь, – хихикнул этот козел. – Тогда можно хотя бы надеяться, что она будет долгой. Все беды этого молодого человека от того, что он сначала говорит, а потом думает.
Девушка усмехнулась:
– Боюсь, убить его будет легче, доктор Альпин.
– Увы, вы правы, дитя. Голос восстановится через пару дней, а пока пусть ваш хозяин поменьше болтает.
– Хватит, – я закашлялся и продолжил хриплым шепотом. – Хватит разговаривать так, словно я – мебель. И что насчет… – здесь я скосил глаза на забинтованную культю и поморщился. Каждый раз, как взгляд падал на то, что когда-то было моей левой рукой, хотелось выть от отчаяния.
Доктор развел коротенькими ручками:
– Простите, лорд. Я – адепт Жизни, и мне многое подвластно. Но всему есть пределы. Я мог бы собрать и зашить вас заново, даже нарежь противник ваши кишки в мелкий фарш. Но я не умею приживлять отрубленные конечности. Там разрублена кость, сухожилие, связки… и от сустава ничего не осталось. Вы же не думаете, что достаточно, как в сказках, приложить ее обратно и побрызгать зельем?
– Можно попытаться, – зло буркнул я.
– Лорд Элвин серьезно хочет, чтобы я попробовал? – оживился Альпин. – Дитя, что вы сделали с недостающей частью этого молодого человека?
– Положила на лед. А что, это правда может сработать? – в голосе Франчески звучала надежда.
– Нет. Но мы с вами получим немного удовольствия, наблюдая за попытками.
У фэйри очень хорошая память. Альпин не забыл и не простил ни единой шутки или мимолетного издевательства, которыми я когда-то одаривал его. А я был щедр на них: мне нравилось подначивать медика, тот никогда не соглашался на роль безмолвной жертвы. Его прямота и ехидство составляли отличную пару моему сарказму.
Но сейчас я был несколько не в форме, чтобы поддержать предложенный тон.
Франческа тоже не оценила юмора:
– Это жестоко. Не надо.
– Как скажете. Но, боюсь, единственное применение для данной конечности – засушить и использовать в качестве талисмана. А сейчас – лечение.