– Перед нами Дымов Дмитрий Дмитриевич одна тысяча девятьсот десятого года рождения. Биолог, работал с Владимиром Ивановичем Вернадским, репрессирован в тридцать четвертом году. Якобы умер в лагере в тридцать девятом, – сказал Шувалов.
– Ошибка?
– Ты понимаешь, в каких стенах говоришь об ошибке? – оскорбился Шувалов. – Не в этом случае, Игорь.
– Хорошо. – Ворон повел плечом. – А я тут каким боком?
– Но так…
– А завидовать нехорошо, – заметил Ворон и, достав мобильный телефон, отошел в тот единственный угол комнаты, где имелась сеть.
Некоторое время он слушал длинные гудки, затем – невнятный ответ.
– С добрым утром. Разбудил?
В ответ недовольно буркнули. Ворон рассмеялся:
– Приятно. Не одному же мне мучиться.
Шувалов покачал головой. Ворон этого не заметил, но словно в ответ на его жест сказал:
– Да, вот такая я сволочь, чем и горжусь. Через полчаса будь в ИИЗ, есть дело. Ах да, закажи пиццу. Мне – маринару, себе – какую угодно. За счет Василия Семеновича, разумеется. И много кофе!
– У нас в коридоре поставили новый кофейный аппарат, – заметил Шувалов, когда Ворон дал отбой и убрал телефон в чехол на поясе.
– И им я тоже обязательно воспользуюсь.
Относительно Дымова Дмитрия Дмитриевича отправили запросы куда только можно, но надежд на получение дополнительной информации Ворон не питал. Если где в архиве и сохранились какие-то бумаги, их могли попросту не найти, не говоря уж о том, что Сестринский удачно заметал следы – и свои, и соратников.
За словом «репрессирован» скрывалось начало работы на секретном объекте. В тридцать девятом Дымов, должно быть, полностью оправдал возложенные на него надежды и исчез для всех, посвятив всего себя работе.
Как относиться к такому положению дел, Ворон и сам не знал. С одной стороны, он радовался, ведь от сохранения тайны Сестринского напрямую зависела его собственная безопасность. С другой – остановить маньяка все же следовало. Убийство Дымова сильно смахивало на «след».
Ворон не мог сказать, видел ли этого человека, когда попал в лабораторию. В сущности, к нему приходили только отец и врачи. Самого Сестринского он видел всего раза четыре, не больше. Уже тогда он выглядел сухоньким седым старичком, которому перевалило за сотню, гений – божий одуванчик.
В первую их встречу Сестринский рассказал про татуировки и проект с пафосным названием «Рыцари Зоны», совершенно не воодушевивший самого Ворона, о чем он и заявил.
Наверное, любой другой ученый на месте Сестринского послал бы его к черту. Тот же лишь рассмеялся и поблагодарил за прямоту. Профессор считал себя обязанным старшему Ветрову. Ради него собирался либо совершить чудо, либо отправить Ворона на тот свет. Даже удивительно, что при таких вводных решили учитывать желания кандидата в «птенцы».