Его потихоньку отпускало нервное напряжение, от чего Ворон чувствовал себя почти счастливым. В конце концов, он был не из тех, кто рыдал над разбитыми чашками и заламывал руки в приступах чувства вины. Ему повезло уничтожить тварь, но только одну: до остальных пока не добрался. Зато теперь хотя бы ясно: он имеет дело не с одним маньяком, а с организацией фанатиков или кланом, убирающим конкурентов.
– Заждался? – На плечи легли прохладные пальцы.
Ворон чуть поморщился: куртку он снял – в кафе оказалось достаточно жарко, – и холод через тонкую ткань футболки ощущался довольно явственно.
– Терпеть не могу ждать, – признался Ворон, слегка откидываясь назад и касаясь макушкой живота Аллы. – Я сразу начинаю искать приключения и даже нахожу их.
– И на чью голову ты нашел приключения на этот раз? – Ногти впились в ткань, а через нее и в кожу – длинные, накрашенные светлым лаком (Алла не терпела вульгарно-ярких оттенков) и будто специально заточенные. Кошка, а не женщина, но Ворона устраивала именно такая.
– Я пока сам не знаю, – усмехнулся он. – Возможно, кому-то, но и себе тоже – как повезет. С приездом. Наконец-то. А то мне надоело уже ловить на себе заинтересованные взгляды двух подружек за столиком в углу.
– Из-за них ты медитировал над кофе и никуда особенно не смотрел? – спросила Алла, наклонившись к самому его уху. Горячее дыхание опалило мочку и пустило по спине табуны мурашек. Ворон на несколько секунд прикрыл глаза.
– Есть немного, – сказал он. – Я ждал тебя столько, сколько никого и никогда. Мне сказали, во всем виноват встречный ветер. Встречный ветер – это зло. Самое настоящее.
– А что показывают по чашке? Ты переквалифицировался в гадальщики? В прорицатели, может? – улыбнулась она.
Ворон открыл глаза, посмотрел на кофе, фыркнул и обернулся. Алле пришлось отступить и опустить руки, но он поймал ее запястье и поднес к губам. Рука оказалась такой же холодной, как и пальцы. Впрочем, неудивительно, учитывая ее наряд.
– В сарафане в нашу осень… шикарно, – сказал Ворон, не без удовольствия оглядывая ее с ног до головы.
– В платье, – поправила Алла.
– Ну, да. Точно. Как я забыл? Ведь именно так называется эта часть одежды.
Если Алла и изменилась за те несколько месяцев, что они не виделись, то только в лучшую сторону. Она относилась к тому редкому типу женщин, которые становились краше с возрастом, а вовсе не наоборот. Юность порывиста и угловата и только за тридцать сменяется грацией и уверенностью.
Алла обожала обходить правила, не нарушая их прямо, но как бы насмехаясь над теми, кто их выдумал. В аэропортах всего мира не приветствовалась, а иногда и прямо запрещалась обувь на высоком каблуке. По улицам Алла могла щеголять хоть в кроссовках, хоть в шлепанцах, но сегодня специально надела изящные босоножки на высокой платформе: с острыми носами и двумя ремешками, оплетающими стройные щиколотки, а затем и голени. Где именно ремешки заканчивались, понять не удавалось: мешала длина узкого черного платья с открытыми плечами.