— Горька ли участь тебе, доченька? — Ольгу матушка спрашивает.
— Горше, чем было когда либо. Почему весть не послали? Почему таили от меня это? — Слезы, по щекам размазывая, на коленях подле матери сидя, дочь, отца потерявшая, спрашивает.
— А чего посылать, коли некому? Была дочь, да издохла, властью своей захлебнулась, мать с отцом не поминая. Как княгиней стала, так глаз своих постыдных и не казала. Чего теперь-то явилась? Неужто совесть в душе гнилой проснулась? Сколько слез горьких пролито было, в волнение у окна вестей с отцом ждали. А не было гонца с весточкой! Будь ты проклята, паскуда княжеская! — Со словами этими злыми, плюет в Ольгу женщина отчаянная. И такая боль, да тоска в глазах старческих, что не люб ей уж свет этот, где в одиночестве жизнь доживает. Ничего не говорит Ольга, повернувшись дружинникам наказывает, дров на зиму нарубить матери старой, да воды из колодца натаскать по более. А сама, на коня вскочив, покидает деревню, тетке Любомиле на прощание наказав, за матерью ее приглядывать, да вести о здравие ее гонцом в терем княжеский отсылать.
Воинов в Псков направив, княгиня в родных местах задерживается. С собой десяток дружинников позвав, по деревне гуляет, о жизни простой спрашивая. Соседи охотно рассказывают, как болезнь лютая батюшку Ольгиного одолела, долго мучая, агонией терзала. И в бреду лихорадки, все дочку отец поминал, да о судьбе ее горькой сетовал. Жалел батюшка дочь любимую, о гуляньях Игоревых слыша, да зная, что не смогла Ольга сына ему народить. А как про дочь Малову услыхал, так и помер с горя, не узнав, что его дитя в скором времени и сама сыном разрешилась. Тризну по мужу справив, вдова горемычная дочь и прокляла, не желая ей боле ни добра, ни радости.
Горюет Ольга у могилы отцовской, но, тризну справив, уезжать собирается, ибо зима, по пятам ступая, ускоряться вынуждает.
Наведя порядок в землях Псковских, да дань собрав, приказывает княгиня погосты ставить, и зерном груженная в Киев к сыновьям отправляется.
В дороге путников метель лютая застает, ветрами терзая, охапки снега в лицо бросает. Зябнут воины, да делать нечего, ждут дома жены и дети малые, надо к ним поспешать, некогда греться останавливаться. Ольга уж и пальцев на ногах не чует, но коня вперед гонит, в меха плотнее заворачиваясь. Вьюга плетью ледяной щеки обжигает, под ворот подлезть норовя, да укусить посильнее. Нет мочи муки терпеть, да дорога дальняя и до ночи далече, надо по боле расстояние покрыть, прежде чем лагерем становиться. К полудню, не выдержав погоды лютой, Ольга команду дает лагерь разбить, шатры поставить, да костры по жарче развести, коли хворост осушить смогут. Затрещали веточки, дымным зловонием пространство заполняя, но никто не сетует, все к огню жмутся, согреться пытаясь. Ольга, обувь сняв, ноги снегом растирает. К ней солдатик молодой подсаживается, помощь свою предлагая. Безбородый еще, но собой пригожий, да крепок той силой, что богатырской зовется.