Копотей, растерявшийся в первое мгновение, быстро взял себя в руки. Долгим изучающим взглядом посмотрел он на лейтенанта. Что это: дружеское предупреждение или провокация?
А ротный командир с безразличным скучающим видом рассматривал свои ногти. Дорошу очень хотелось расспросить: что же это произошло в Петербурге, но он понимал, что матрос, даже если что-нибудь и знает, ничего не скажет.
— Ясно, ваше благородие, — не сразу произнес Копотей. Он выжидающе смотрел на лейтенанта, а тот словно не торопился его отпускать.
Наконец Дорош сказал:
— Идите…
Копотей повернулся, по-уставному щелкнул каблуками. В кубрике он тотчас отозвал в сторону Акима Кривоносова и Степу Голубя.
— Тебе было поручено доглядывать на трапе, чтобы никто не подслушал, когда мы говорили? — сурово спросил Голубя.
— Ну, мне. А что?
— А то, что проморгал ты. Эх, Голуба, Голуба, уж больно ты доверчив!.. Подслушала нас какая-то стерва, вот что.
И Копотей вполголоса рассказал о своем разговоре с командиром роты.
— Может, это он просто тебя на пушку брал? — высказал предположение встревоженный Аким Кривоносов. — Дескать, авось проболтаешься? Стороною, поди, что-нибудь услышал, а толком ничего не знает. Вот и выпытывает!
Копотей отрицательно качнул головой:
— Не думаю. Сам знаешь, офицеры у нас на «Авроре» всякие есть, а вот ему я почему-то верю… Придется нам, братцы, теперь особенно осторожно действовать. — Он задумался. — А все ж таки листовку мы выпустим! Это уж решенное дело. Тут нам никакой Небольсин помешать не сможет. Как считаешь, Аким?
Кривоносов отозвался не сразу:
— А знаете, не попросить ли ротного помочь сочинить листовку? Ты же, Евдоким, сам говоришь, что он не похож на других офицеров. Да вот и с тобой нынче как обошелся…
Степа Голубь опешил от изумления:
— Да ты что, очумел?
Но Копотей отнесся к предложению Кривоносова совершенно серьезно.
— Оно бы, конечно, неплохо, — подумав, сказал он. — Он куда грамотнее нас с вами. Но только… — Копотей остановился, подыскивая слова. — Только к таким делам люди, как бы сказать, по-разному приходят. Нам с вами, скажем, все понятно и все ясно: другого пути у нас в жизни и нет. А ему для этого через самого себя перешагнуть надобно. А это — ох как тяжело! — И он решительно заключил: — Нет, не годится. Не будем торопить события. Время само покажет, за кого он — за нас или нет.
— Ну, будь по-твоему, — согласился Кривоносов.
…А Дорош после разговора с Копотеем почувствовал, что у него будто гора с плеч свалилась: впервые за все последние дни ему стало легко, спокойно и свободно. Вышагивая по каюте — два шага вперед, два назад, — он думал о том, что Копотей — матрос неглупый, поймет его правильно, и все, надо надеяться, обойдется благополучно. Не прав Андрей, полагая, будто он, Дорош, должен был беспокоиться прежде всего о собственной карьере и ради этого предотвратить возможную манифестацию матросов.