— Ну так как же, Катя? Идешь с нами?
— Куда? Куда вы? — переспросила Катя.
— К Зимнему… Царю петицию вручать!..
Растерянная, ошеломленная, Катя не успела собраться с мыслями, хоть что-нибудь ответить Зое, а толпа уже как-то странно подалась вперед, еще не сделав первого шага, потом с минуту будто раскачивалась на месте, и все тот же знакомый высокий, почти женский голос, который давеча распоряжался насчет хоругвей, неумело скомандовал:
— Пошли!.. Да пошли же, господа!
И шеренги вот-вот двинулись бы мимо Кати, но тут какая-то девочка лет пяти, закутанная в материнский платок так, что лица ее разглядеть было нельзя, крикнула испуганно:
— Мама, я зайца уронила! — И заплакала.
— Где заяц? Какой заяц? — рассмеялись люди, и тотчас несколько голосов разом закричало:
— Осторожнее, осторожнее! Тут девочкин заяц!
И тогда смех — хороший, спокойный смех — прокатился по всей колонне. Шеренги перепутались, люди торопливо расступились, и через минуту заяц был поднят над толпой — тряпичный, с нелепо длинными намалеванными усами и с одним ухом, болтавшимся на ниточке.
— О, это зверь серьезный! — громко сказал кто-то; и все снова рассмеялась.
— Держи, дочка, — женщина в полушубке подала зайца девочке. Та благодарно вздохнула и прижала игрушку к себе.
— Пошли, господа, пошли! — снова скомандовал высокий голос.
И вот шеренги — не в ногу, растягиваясь, уминая снег на дороге, стали проходить мимо Кати, испуганно прижавшейся к стене какого-то дома, и опять парень — тот, что окликал Катю, увидел ее:
— А ты, значит, остаешься?..
Уже давно последний ряд колонны исчез за поворотом улицы, уже не было слышно ни людского говора, ни скрипа снега, а Катя все еще стояла, прижимаясь к холодной, заиндевевшей стене.
Только через час добралась она до Садовой. Несколько раз ее останавливали солдатские патрули:
— Куда идешь, девушка?
И она говорила, что спешит по делам, на работу, и что у барина ее сегодня день рождения, и если она опоздает, ей будут неприятности. И ее пропускали, и солдаты бросали ей вдогонку какие-то шутки, а потом снова начинали пританцовывать на месте, чтоб только разогреться; а она уже не шла — бежала, и все думала об одном: зачем солдаты? Зачем на улицах солдаты?..
Уже совсем неподалеку от дома, где жил инженер, дорогу Кате преградил городовой:
— Нелегкая тебя тут носит. Не видишь разве, что делается?
Но Катя даже не обиделась на его грубость, она мысленно повторяла одно: зачем солдаты?..
Как ни удивительно, хозяева, несмотря на ранний час, уже не спали. Инженер в полосатой пижаме и в меховых туфлях стоял в гостиной у окна и дымил папиросой. Время от времени он почему-то приподнимал голову и настороженно прислушивался, а к чему прислушивался — непонятно. Потом он начинал ходить по комнате, из угла в угол, нервным, торопливым шагом, но через минуту снова возвращался к окну и все прислушивался.