— У нас на Востоке пословица: «Коня корми из своих рук, чтобы тебя слушал, а не конюха».
— Сколько пословиц у вас на Востоке! — удивился Сысоев. — Я слышал от вас сотни. Вы не придумываете их сами?
— Приходится, — охотно сознался Рахимов. — Иной раз не вспомнишь, иногда нет подходящей к случаю. А разве неприлично придумывать пословицы?
Но тут двери склада распахнулись и на двор въехала темно-зеленая танкетка, совсем маленькая, человеку по колено. На спине у нее была приборная доска и квадратный матовый экран, прикрытый от солнца козырьком. Сошин резко свистнул, танкетка остановилась.
— Ну вот, рекомендую, — сказал Сошин. — ЦП-65, самодвижущаяся установка для подземного рентгена. Мы называем ее ЦП — «цветок папоротника». Помните старинную народную сказку об огненном цветке, который распускается раз в году — в июньскую полночь? Кто сорвет его, тому видны подземные клады, земля становится прозрачной. Как это сказано у Гоголя? «Ведьма топнула ногой, полыхнуло синее пламя и земля стала, как стекло, открылись глазу сундуки с монетами, жемчуга и камни-самоцветы…» Вот мы и покажем вам современный цветок в действии.
Он подкрутил уровни — стеклянные трубочки с непоседливыми пузырьками, нажал кнопку, лампы под приборами медленно покраснели. Где-то в чреве танкетки родился странный звук, словно рокот далекого грома. Рокот становился все громче и выше по тону, баритональнее, скрипичное, затем перешел в надрывный вой сирены. Но сирена недолго разрывала уши, она сменилась свистом, сначала резким, потом шипящим. Шипенье перешло в шелест, замерло совсем…
— Можете топать ногой, — сказал Сошин и взялся за рукоятки. — Сейчас появится «синее пламя».
Экран засветился мерцающим голубоватым светом. На нем виднелись какие-то пятнышки с неопределенными размытыми краями и полосы — горизонтальные и косые, потемнее и посветлее.
— Я настроил на известняк, — сказал Сошин. — Окись кальция легче выделить, чем породы с глиноземом и кремнеземом. Сейчас вы видите изнанку своего города. Вот неогеновые известняки. Вот тут контакт с песчаником. Тут излившееся тело, от него жилы по трещинам. Опять известняки, уже мраморовидные, метаморфизированные…
Присев на корточки, Рахимов расспрашивал с живым любопытством:
— А это что? Это для чего?
И Виктор смотрел, вытянув шею, не веря своим ушам. Что происходит тут? Неужели и впрямь земля становится прозрачной, не в переносном смысле, не для «умственного взора». С недоверием разглядывал он бесцветную пыль. Где там жилы и мрамор под подошвами? Жалко, что все так непонятно на экране — видны только полосы, косые и горизонтальные, потемнее и посветлее. Научится ли он когда-нибудь понимать условный язык пятен, азбуку серых полос?