Просторный зал с возвышающимися вверх рядами учебных столов утопал в свете весеннего солнца. Будто от мощных прожекторов, разрезали воздух лучи, и в их потоке пылинки переливались множеством цветов. Через открытые окна в помещение струился запах набухших почек, аромат жизни, который пробуждал от долгой спячки. И так нелепо и противоестественно было говорить сейчас о смерти…
— Садитесь, — тихо произнес Герман.
Шорох пролетел по рядам. Чувствовалось напряжение, будто вот-вот затрещит наэлектризованный воздух. Говорить совсем не было сил. Герман присел за стол и доставать свои записи не торопился. Он молча осматривал угрюмые лица детей, вчерашних детей. Удивительно, как вмиг повзрослели эти ребята!
— Кхм-кхм…, — откашлялся Герман и решил начать лекцию. Поднимать столь болезненный вопрос он не решился. — Сегодня мы должны были поговорить с вами о моделях и методах принятия управленческих решений. В частности, особое внимание хотелось бы уделить такому инструменту, как дерево решений.
Он бросил взгляд на аудиторию. Публика не пошевелилась, у многих тетради так и остались лежать закрытыми. Все смотрели на преподавателя, и он знал, что эти глаза ждут от него совсем иные слова.
— Многим из вас придется использовать его в своих дипломных проектах, — продолжил Герман.
— Вы не хотите сделать перекличку? — выкрикнул кто-то.
— Позже. На это у нас еще будет время, — ответил Герман.
— Неужели вы не в курсе? — не выдержала студентка.
Аудитория оживилась.
— Вам что, не сказали? — подхватил другой, мужской грубоватый голос.
— Вы не знаете про Олега?
— Знаю, — ответил Герман.
Множество глаз впились в него, с вызовом, протестом, возмущением. Да, они не могли смириться с этой вестью. Дико терять кого-то в самом начале пути. Но еще более дико то, что мир не изменился. Стены университета остались на месте, расписание занятий по-прежнему висит на доске объявлений, все люди вокруг продолжают решать какие-то свои мелкие проблемы, и даже преподаватель продолжает втирать какую-то лекцию про треклятое и никому сейчас не нужное дерево решений, а человека нет. Их друга нет.
— Вы тоже считаете, что он — псих? — раздался вопрос.
Чей-то всхлип, как пусковой крючок, запустил волну рыданий.
— Нет! Почему псих? — изумился Герман. — Я совсем так не считаю.
— Они думают, что он псих, — не выдержал паренек. Он вскочил с места и дрожащим голосом, словно взывая к помощи, стал выговариваться: — Типа, повесился, мол, крыша поехала, понимаете? Они его в психи записали. А он не мог! Он никогда бы этого не сделал!
— Да-да, — подхватила публика, — он не такой!