Среди собравшихся в Центральном Соборе Остгренца Берхард заметил Отто, по случаю торжеств, вырядившегося в невообразимо пёстрый костюм. Вознеся молитву Богам и призвав собравшихся в церкви людей последовать его примеру, архиепископ покинул амвон. Слыша, как прихожане искажают и путают слова Священного Писания, он привычно поморщился. На лицах людей явственно читалось желание поскорее закончить с нудным ритуалом и начать праздновать по-настоящему.
"И чем они отличаются от стада овец?, — с неприязнью подумал Берхард. — Если я решу закончить прямо сейчас, то никто не удивится, все будут только рады".
С трудом найдя в себе силы продолжить, он существенно сократил богослужение, чем вызвал недоумённые взгляды остальных священников. Не став смотреть, как шумная толпа радостно покидает Собор, архиепископ сразу же направился в келью первосвященника — небольшое помещение, предназначенное для главы Церкви Двуединого. Отто уже ждал его там, и Берхард едва сдержал улыбку, увидев одежду "племянника" вблизи.
— Такое действительно модно?, — спросил архиепископ, рассматривая пёстрый, сшитый из кусков ткани разного цвета наряд.
— Да, ваше высокопреосвященство. Это костюм в стиле балаганного шута.
— Заметно. Твой портной, должно быть, скроил его из сэкономленных обрезков.
Отто не заметил иронии в голосе архиепископа, или сделал вид, что не заметил.
— Портной создал неповторимый ансамбль одежды, отражающий мой внутренний мир. — сказал он. — Цвета подобраны со смыслом, а их расположение подчёркивает…
— Не трудись объяснять, — прервал его Берхард, — боюсь, мне не постигнуть глубокого смысла философии цветных заплат. Я так понимаю, что твой траур по невесте уже закончился?
— Ради этого вопроса и назначена встреча, ваше высокопреосвященство, — тоскливо вздохнул Отто. — Срок траура истекает через две декады. Это время могло бы пролететь незаметно, если бы не новая любовь, которая зажглась в моём многострадальном сердце.
— Новая? Значит не та, что была декаду назад?, — решил уточнить Берхард. — Блондинка, кажется… Как её звали?
— Ах, ваше высокопреосвященство, — всплеснул руками молодой человек, — сейчас всё настолько серьёзно! Мы жить не можем друг без друга и две декады — это настоящая пытка для двух влюблённых сердец, которые не могу воссоединиться из-за каких-то глупых предрассудков!
— Понятно. Её родители — люди строгих правил и требуют соблюдения всех условностей. Так?
— Вы как всегда проницательны…
— Позволь полюбопытствовать, почему же на тебе шутовской наряд, а не траурный плащ?
— Возникла сложная ситуация. Родители моей дорогой Элеонор настаивают, что я должен носить траур по баронессе фон Кифернвальд положенное время. Мне подумалось, что единственным человеком, который может избавить от этого тяжкого бремени, является её отец, барон Трогот. На днях я заходил к нему для разговора. Оделся подчёркнуто строго, был чрезвычайно внимателен к мелочам. Мой портной пошил для этого новый траурный костюм. Там такая вышивка серебром на обшлагах. Это просто произведение искусства…