Он наполнил рюмки, предложил выпить.
Яковлев пришел в себя после выпитой рюмки, крякнул в кулак, произнес:
— Ни хрена себе, доча, кого ты себе в мужья отхватила — генерала да еще и врача.
— Папа, — обиделась Светлана, — я никого не отхватывала.
— Все нормально, Светочка, все нормально, — Борис обнял ее, прижал к себе, — только я прошу вас — не надо никому рассказывать, что я генерал и врач. Станут смотреть, как на музей, со своими болячками потянутся, работать не дадут спокойно. Потребуется — окажу помощь, не вопрос. Вас, отец, на ноги поставлю, обещаю. Зимой вместе на охоту пойдем, на сохатого.
— Эх, — вздохнул Андрей Савельевич, — мне теперь уже никто не поможет, кости дано срослись, ничего уже сделать нельзя. Хирург прямо об этом сказал.
— Коновал он, а не хирург, — твердо возразил Михайлов, — посадим огород со Светой, съездим в город, кое-что надо взять. Вернемся — я на дому операцию сделаю, осенью сами картошку копать будете.
Он разлил остатки водки, предложил выпить на посошок.
— Чего так рано? — забеспокоился Яковлев, — посидели бы еще…
— Нет, отец, завтра работы много. Надо стол сделать кухонный. Вы приходите завтра сами — посидим, покурим, поговорим. Мне веселее работать будет.
Светлана шепнула ему на ухо, что оставила немного водки на опохмел, хотя знала заранее, что допьет он ее сегодня.
Дома она спросила Бориса:
— Ты, правда, генерал?
Он улыбнулся, прижал ее к себе.
— Не верится?
— Я верю, Боря, но не верится.
— Пойдем, — он подтолкнул ее к шкафу в комнате, снял плечики, расстегнул молнию на чехле для одежды, — смотри.
Светлана действительно ахнула, впервые увидев форму генерала не в кино.
— Наград-то сколько много. Все твои?
— Нет, деда Матвея…
— Ты извини, я же никогда живых генералов не видела, только в кино.
— В кино не генералы, Света, а артисты. И живых ты видела, даже обнималась с ними, целовалась, — он чмокнул ее в щеку. — ладно, пойдем спать ложиться…
Солнце еще не встало, но рассвело. Петухи пели вовсю. Деревня, словно вымершая, не показывала признаков жизни. Никто не гнал коров на поскотину, не спешил на покос или за ягодами. Взаправду одряхлевшая, она еще почивала.
Борис встал с петухами, не привык еще к кукареканью. Умылся, оделся и вышел во двор, потянулся на свежем воздухе, закурил, пошел в огород.
За ним простиралось поле метров на сто, заканчивающееся крутым яром метра в три, не более. Он перелез через изгородь, подошел к реке. Плавно текла она, завораживая своим течением, скрывая рыбу. За ней сразу небольшая сопка. Солнце уже озолотило ее верх своими лучами, постепенно спускаясь вниз. Там, дальше, в часе ходьбы, простирался сплошной кедрач и черничник.