— Но это уж точно не моя заслуга! — запротестовала я.
— А вот тут ты ошибаешься. Именно ты и соединяешь нас вместе, без тебя мы все оставались бы одинокими, — теплая ласковая улыбка преобразила его лицо, сделав его вдруг по-настоящему красивым.
— Рейн, жаль, что ты сейчас себя не видишь, — зачарованно произнесла я, — ты просто потрясающе выглядишь!
Он удивленно посмотрел на меня:
— Ты… Ты ведь не шутишь? Ты правда так считаешь?
— Глупый ты… Красота не в лице, а в душе! Знаешь, я когда-то читала старые стихи, полностью не помню, только кусочек, — и процитировала:
«А если так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?»
Рейн помолчал, затем покачал головой:
— Какие слова… Спасибо тебе, сестренка, — он вдруг хитро усмехнулся и дернул меня за косу, совсем как озорник в школе. Я нахмурилась, пытаясь выглядеть грозной:
— Ах ты, бессовестный мальчишка! Вот я тебя! Я… Я твоей маме пожалуюсь!
— Только не маме, умоляю! — синие глаза смеялись, горечь воспоминаний ушла из них, — кому угодно, только не маме! И вообще, меня надо кормить и жалеть, я хороший!
— Меня тоже кормить надо! — заявила я, — а то я съем одного синеглазого шутника!
— О ужас, с кем я связался! — с трудом сдерживая смех, безуспешно попытался скорчить трагическую физиономию Рейн, — это людоедка! Ай, не надо меня бить! Лучше пошли в столовую!
Мы шли, весело поддразнивая друг друга. Не знаю, как чувствовал себя Рейн, но мне было удивительно легко и свободно. В столовой нас встретили упреками:
— Где вы ходите!
— Мы вас заждались!
— И вообще, мы договорились сегодня еще поиграть!
Рейн поднял руки, словно сдаваясь, и жалобно проговорил:
— Спасите меня и покормите Лин, а то она уже меня съесть угрожала!
— Не думаю, что Лин стала бы это делать, — с абсолютно серьезным лицом произнес Кэл, — отравиться бы побоялась!
Мы переглянулись и расхохотались, я сквозь смех произнесла:
— Ладно, живи уже! Какие у нас сегодня планы? И кстати, когда официально начнутся каникулы? Надо бы к балу готовиться!
— Ворота Академии откроют после сдачи четвертым курсом полосы препятствий, послезавтра, — откликнулся Лан, — так что предлагаю сегодня отдыхать, а завтра придем поболеть за Тину. Всех устраивает?
Ответом ему были дружные кивки.
Так неприятно начавшийся день прошел весело, мы и не заметили, как наступил вечер. В общежитии было на удивление тихо: вылетевшие убрались, так что никто больше не устраивал скандалов и истерик.
Следующим утром мы собрались у полосы препятствий. Слегка зеленоватая от волнения Тина усердно разминалась, а Рейн вдруг толкнул меня локтем: