И Леонардо слышал, как капитан кричит, но голос был отдалённым, чужеродным в этом сне о крови и рубке — ибо в руках у Леонардо были меч и кинжал, и он рубил, рубил, не останавливаясь, отхватил руку сероглазому турку — ещё одному мальчишке, не успевшему даже отрастить бороды... да теперь он её уже и не отрастит. Леонардо вертелся волчком, озирался, будто находясь в глазе бури, зачарованный, неуязвимый. Он зарубил ещё одного турка и ещё одного... И сейчас, в грохоте криков, лязге оружия, рёве огня, в воплях, хрипах, взвизгах боя, в смешении атак и обороны, оскальзываясь в крови, Леонардо вспомнил...
Вспомнил, что он сделал с убийцами Джиневры. Увидел себя, словно пройдя сквозь время, потому что в угаре боя само время потеряло свой смысл, оно рвалось и кромсалось каждым ударом меча. Он снова видел себя в спальне Джиневры, снова вскрывал её убийц, словно они были свиньями, а он изучал их мускульное строение, рисунок их артерий, слои плоти. И вырывал их глаза, размазывал их в грязь.
Леонардо ощутил отвращение к себе, его тошнило от себя самого, и хотелось вновь захлопнуть двери собора памяти. Он снова был здесь — залитый кровью, пахнущий ею, потому что она покрывала его слоем, точно густая мазь.
Он очнулся от жуткой грёзы, когда в грудь Бенедетто вошла стрела.
— Бенедетто, нет! — крикнул он и подбежал к другу, лицо которого было залито кровью от пореза на щеке, полуоторванный лоскуток кожи шевелился, когда он заговорил.
— Выдерни стрелу, Леонардо, — попросил он, белея. — Пожалуйста...
— Лёгкое не задето, — сказал Леонардо, чтобы успокоить его, и занялся стрелой, стараясь вытащить её с наименьшим уроном. Бенедетто хотел было застонать — но лишь клокочуще вздохнул — и лишился чувств, лицо его помертвело. Тогда Леонардо очистил и перевязал рану — работать с кровью, плотью и костями ему было привычно. На миг стало тихо, и тогда он услышал щёлканье — несколько стрел ударились о палубу позади него, по-прежнему его даже не задев. Турки стреляли из луков с верхушки фок-мачты, на которой укрепили обложенную тюфяками корзину-платформу. Леонардо отнёс Бенедетто в укрытие; и тут ему в голову пришла одна мысль.
Он пошёл на корму поговорить с капитаном, но по дороге поскользнулся на залитой кровью палубе и упал на острый кусок металла, который проткнул ему ногу. Боли он не почувствовал, но всё равно оторвал лоскут и перетянул ногу повыше раны, чтобы остановить кровь.
Капитан выслушал его план — и был в таком отчаянии, что согласился. Капитан мамлюков тоже присоединился к ним, и они вывели из драки довольно солдат и матросов, чтобы составить хоть какое-то подобие отряда. Капитан корабля проорал своим людям приказ: по его команде идти на штирборт. Леонардо подивился, как могли они что-нибудь расслышать за шумом битвы; но пока он мастерил из полотна и верёвки что-то вроде гамака, матросы передавали друг другу капитанский приказ.