Капитан безнадёжно пытался отозвать своих людей: они жаждали крови, ничего не видя и не слыша, слепые и глухие к приказам и доводам рассудка; и лишь когда галера стала тонуть, люди кинулись на свой корабль, отцепили абордажные крючья и пошвыряли в море. Турки отчаянно пытались прорубиться на «Девоту», но их сбрасывали за борт. Жаркий, душный от дыма воздух наполнился мольбами и криками — на арабском и итальянском, потому что галерных рабов не освободили, и теперь, прикованные к своим скамьям, они шли на дно вместе с галерой.
Леонардо видел, что сделал с обоими флагманами обмен залпами, и терзался от мучительной тревоги за Никколо и Айше. Турецкая каракка была задета серьёзно — корабль же Деватдара попросту покалечен. И теперь его брали на абордаж солдаты с одной из турецких галер. Пушки «Аполлонии» уничтожили турецкие орудия на левом борту, перебив гребцов; но солдатам с галеры удалось забросить железные крючья на палубу «Аполлонии».
Прежде чем Леонардо пришло в голову спустить на воду тяжёлый ял, капитан отдал приказ травить гитовы, гребцы заработали, разворачивая корабль для залпа по галере, потому что бомбарды правого борта ещё могли действовать. Но тут вмешался турецкий флагман — он выпалил в «Девоту», и залп достиг своей цели. Второй залп оказался ещё удачнее для турок.
Залпы сотрясли корабль и заставили умолкнуть пушки.
Леонардо спустился вниз исследовать повреждения. Зияющая дыра открывала солнцу и небу сырую внутренность трюма. Тараканы кишели, как черви, повсюду, ползая по разбросанным, разорванным в куски телам. Они роились вокруг Леонардо — и вдруг ему стало страшно. Он повернулся, чтобы уйти, — и заметил Агостина, офицера канониров. Г олова его была отделена от туловища, и Леонардо почудилось, что губы Агостина ещё шевелятся.
Он окликнул капитана, и тот велел лоцману идти к левому борту флагмана Деватдара, выходя из-под удара турецких пушек.
Даже если орудия корабля молчат — люди могут сражаться.
Когда «Девота» приблизилась к «Аполлонии», мамлюки забросили на её борт свои пятилапые когтистые крючья. Ответом им был шквал турецких стрел и смертоносный ливень горящей смолы; но Леонардо был среди тех, кто первым взобрался на борт флагмана, он бежал и рубил, скользя по палубе, покрытой кровью и мылом, заваленной трупами, оружием и острыми обломками дерева. Мамлюки с Деватдарова флагмана завопили от радости, увидя, что через борт к ним карабкается подкрепление, и, словно подхваченные ветром, с утроенными силами обрушились на турок. Дым ел глаза и лёгкие. Леонардо рвался вперёд, тенью среди теней, бешено вращая мечом, словно желал перерезать глотку самому воздуху; он рубился и чувствовал, что оцепенел и вымок в собственной и чужой крови.