Однако Куан Инь-ци остался и с первыми лучами солнца велел Леонардо, Зороастро и Америго Веспуччи сойти на берег вместе с несколькими офицерами-мамлюками и примерно пятнадцатью ранеными солдатами Деватдара. Странно, но Куан оделся как знатный араб; на нём были такие же одежды и такой же тюрбан, как у Деватдара. Двое солдат вынесли на носилках стонущего в горячке Бенедетто. Леонардо боялся, что его друг не переживёт ночи.
— Куда мы направляемся? — спросил у Куана Леонардо.
— Разве Деватдар не объяснял?
— Да, он сказал, что нас должны представить калифу. Но чтобы вот так, в этакую рань?..
Куан улыбнулся.
— Ты недоволен тем, что тебе не дали поспать? Так надо. В своё время я всё объясню.
— Но мой друг нуждается в лечении.
— Я приложил мазь, но, чтобы она подействовала, необходимо время.
Зороастро изобразил на лице отвращение.
— С виду плесень, а воняет точно женская промежность.
— Это и есть плесень, — сказал Куан, — но её целительная сила поразительна. Вы сами в этом убедитесь.
Леонардо заинтересовался, но Куана расспрашивать не стал. Его внимание отвлеклось на что-то иное — он не мог сказать, на что именно, но только чувствовал, что на причалах и улицах что-то не так. Здания складов образовывали высокую серую стену и были частью системы крытых улиц — этакий огромный караван-сарай, нитью паутины тянувшийся в сердце города, что был гигантским лабиринтом, столь же враждебным, как внутренность улья. Однако примыкающие к причалам улицы были забиты народом: рабы грузили и разгружали суда, купцы и надсмотрщики приглядывали за ними, нищие и святые дервиши, одетые в лохмотья, тянули руки за милостыней, торговцы в тюрбанах и одеждах из грубого хлопка наперебой предлагали свой товар. Но сам город казался сотворённым из теней; лишь яркий свет солнца мог облечь плотью призраки людей, собак, верблюдов, ослов и мальчишек, что играли в прятки на узеньких крытых улочках.
Тяжёлые запахи тмина, базилика и куркумы смешивались с вонью мочи и испражнений, людских и животных; и Леонардо не мог отделаться от ощущения, что вот-вот на них свалится какая-то опасность.
Слишком тихо...
Уличный шум стихал, когда приближались Куан и солдаты, словно беда уже поджидала их. Каждая тень была предвестием опасности, ощутимой, быстрой, живой. Даже Куан нервно озирался, потом пожал плечами и сказал:
— Не тревожься о своём друге, Леонардо. — Но эти слова были сказаны настолько запоздало, что потеряли всякий смысл.
Они шли по узким улочкам, утренним базарам; их окружали плотные запахи табака, жареных орехов и кофе.