— С чего бы это ему меня искать? — спросил Леонардо.
— Чтобы представить своим евнухам.
Леонардо заметил, что младший из могильщиков торопливо отвёл глаза, тем самым выдавая себя.
— Сандро, кажется, эти... осведомители понимают, что ты говоришь.
Лицо Сандро залилось краской; но, когда они отошли подальше от рабов, Леонардо опять спросил, зачем он мог понадобиться калифу.
— Потому что пушки — твоё изобретение.
— И что?
— Думаешь, мамлюк с горячей кровью станет уважать подобное изобретение? Такие машины могут прийтись по нраву лишь кастрату, но никак не настоящему мужчине.
И Леонардо услышал в этих словах гнев, владеющий его другом.
— Пойду-ка я поищу Америго, — сказал Сандро. — Может быть, его горячка уже спала.
В комнате было темно; высокие, забранные решёткой окна прикрыты тяжёлыми занавесями; душный воздух пропитан едким дымом и густым, знакомым запахом ладана и кориандрова семени. Калиф восседал рядом с дюжиной евнухов-мамлюков высокого ранга, пышно разодетых в кафтаны из алого, зелёного и лилового шёлка, расшитого серебром и золотом. Они сидели на мягких подушках, откинувшись на прохладный камень стены, курили пятифутовые трубки и смотрели на Деватдара, который стоял в центре комнаты и держал раскрытую ладонь мальчика лет двенадцати, не более. Лицо мальчика было размалёвано, как у шлюхи, пальцы окрашены хной.
Хотя декорации были совсем другими, Леонардо узнал сцену: он уже видел её прежде. Красивый размалёванный мальчик будет смотреть в волшебную чернильную лужицу, налитую в его ладонь, видеть сверхъестественный мир и вопрошать ангелов, демонов, джиннов и святых — любого, кто подвернётся под руку. Леонардо, конечно, считал всё это глупым суеверием, хотя и помнил, что его юный ученик Тиста увидел в такой лужице огонь, который едва не поглотил Леонардо в спальне Джиневры.
Теперь Тиста мёртв — он погиб, подобно Икару, в летающей машине Леонардо.
И Леонардо помнил, что Тиста видел собственную смерть, что вырвал руку у Деватдара и, отпрянув от него, закричал: «Я падаю, помогите!»
Деватдар взывал к своим гениям, к своим фамильярам, и, хотя Леонардо не мог понять его арабских заклинаний, когда услышал их впервые — в palazzo Тосканелли во Флоренции, — сейчас он понимал всё.
Таршун и Тариошун, приди, о джинн,
Приди, и явись, и скажи, куда идут
Принц и его войска? Где Эль-Ахмар,
Принц и его войска? Да явятся
Слуги этих имён.
Это откровение. И мы открыли завесу
С глаз твоих, и ныне твой взор остр и ясен.
Уголь и ароматические травы пылали в жаровне рядом с мальчиком, и Леонардо ощутил, как его лёгкие расширяются, как обжигает грудь странный холодок; голова у него на миг закружилась и тут же стала ясной-ясной, как единственный лучик света, серебрившийся в щели между занавесями на западной стене. Он взглянул на Куана, который привёл его сюда; но Куан отвёл взгляд, словно не желал иметь с ним ничего общего.