— Господи, только не говори мне, что это шейх, — застонал Михаил и схватился за голову. — Неужели ты влюбилась в этого Нарцисса?
— Дорогой Док, мне кажется, что вы забываетесь! — сильно повысила голос Аделаида и дико испугалась. Никогда в прежней жизни она и мысли не допускала, что может кого-то одёрнуть. Не её, глупую и заторможенную, а она сама! Да ещё почти криком.
— Дели, не сердись. Умоляю, прошу тебя как врач и как твой добрый друг, давай спустимся ко мне в каюту и поговорим. Там нет такой качки и там не так шумно. — Эткинд схватил девушку за запястье.
— Но я не хочу говорить об этом.
— Поговорим, о чём ты захочешь! Послушай, сейчас я тебе говорю как врач, и ты как умная девочка и всё прекрасно поймёшь! Твоё эмоциональное состояние только-только начало выравниваться. Вот представь такую картину: ты качаешься, стоя с завязанными глазами на качелях, которые установлены на краю пропасти. Какое-то время ты просто раскачиваешься, как ты это делала тридцать лет своей жизни. Ты не могла двинуться вперёд, тебе что-то мешало, что-то пугало, руки просто приросли к канатам этих чертовых качелей. Но ты устала. И тебе нужно прыгнуть. С одной стороны у тебя твердь земная, и, приземлившись, ты начнешь двигаться, начнешь жить, бегать, прыгать, танцевать. С другой стороны — пропасть. И одно неверное движение, неправильный выбор могут закончиться катастрофой. Я твой поводырь. Я пришёл, чтобы протянуть тебе руку и выдернуть тебя с этих чёртовых качелей в правильную сторону. Так не отталкивай же меня!
— Да, Док. Всё так. Но если я прыгну в пропасть, я не смогу бегать, прыгать, танцевать, но я хотя бы на несколько секунд научусь летать и почувствую то, что никогда не почувствовала бы на твёрдой почве.
«Это катастрофа!» — пробормотал про себя в панике Эткинд…
* * *
Дэн выбрался из каюты и поплёлся в сторону ближайшего бара. Он вспоминал вчерашний вечер и его мутило. Всё начиналось так чудесно, так весело, так волшебно. Дели, которая, конечно же, чертовски нравилась парню, с каждым часом общения становилась ему всё ближе, открывалась всё больше. Потом он зачем-то пригласил её на эту дурацкую вечеринку, в честь этого напомаженного шейха. И вначале тоже всё было хорошо. Аделаида даже согласилась потанцевать, и Дэн был готов прозакладывать душу дьяволу, что делала она это с огромным удовольствием и даже страстью.
А потом он пошел в бар за выпивкой. За этим чёртовым шампанским, которое должно было что-то такое особенное символизировать. Что? Зачем?
И возле стойки бара ему позвонила его обожаемая фрау Эльза Рутберг, его бусенька, булечка, его лучший на свете друг и человек, который в жизни Дэна играл значительно более важную роль, чем даже родители. У 80-детней Эльзы был единственный недостаток. С возрастом она стала плохо слышать, зато красноречие её только увеличилось. Пока бабушка в подробностях не рассказала ему о самочувствии её любимого кота, о повышении цен на сельдерей и спаржу, пока не пожаловалась, что мясник с Диттерштрассе совсем обнаглел и теперь рубит котлеты на три миллиметра тоньше обычного, что родители Дэна за всю эту неделю звонили её только один раз и то только после того, как она сама крепко отругала их по телефону на автоответчике, прошло добрых тридцать минут времени. Еще пять ушло на то, чтобы прокричать в трубку, что он не утонул на этой яхте, что чувствует себя превосходно и хорошо кушает. Наконец, Дэн, с двумя бокалами для них с Дели и двумя ликёрами для Инессы и Шарля вернулся к танцполу, и едва успел увидеть, как проклятый Мустафа и Аделаида, взявшись за руки быстро выходят из зала. Прожектор, словно издеваясь, высвечивал вспышками звездных искр среди полной темноты две изящные высокие фигуры. Аделаида и араб. Красота и патока. Совершенство и самолюбование. Любовь и похоть.