— Лучше бы тебе подвязать с этим, — советую я ему. Но он пропускает мои слова мимо ушей.
— Нее-а, мне нужна хуева груда капусты, а потом можно и в Бангкок.
У чувака уже и ноги нет, а он всё не может расстаться со своей мечтой о Таиланде.
— Запомни, — сказал он, — я не хочу ждать, пока приеду в Таиланд, чтобы там поебаться. Главное — постепенно сокращать дозняк. Тут на днях, когда сестра пришла на перевязку, мой зашевелился. Старая калоша и всё такое, а я сидел, как пацан, зажав залупу в кулаке.
— Тебе б только встать на ноги, Джонни, — подбадриваю я его.
— Хуя тебе! Кто захочет ебаться с одноногим? Мне придётся им платить — полный крах Белого Лебедя! Но всё равно, чувихам лучше платить. Строить ёбаные отношения на чисто деловой основе, — в его голосе звучала горечь. — Дрючишь Келли?
— Не, она щас тут, — мне не понравилось, как он спросил, и не понравилось, как я ответил.
— Тут на днях заходила эта сука Элисон, — сказал он, раскрывая причину своей злобы. Эли и Келли были лучшими подругами.
— Правда?
— Посмареть шоу уродцев, бля, — он кивает на свой забинтованный обрубок.
— Перестань, Джонни, Эли не такая.
Он снова смеётся, доставая диетическую колу без кофеина, отрывает кольцо и делает глоток.
— В холодильнике есть ещё одна, — предлагает он, показывая на кухню. Я отрицательно качаю головой.
— Ага, заходила тут на днях. Несколько недель назад. Ну, я и говорю: «А как насчёт минета, цыпка?» В память о прошлом. В смысле, это самое меньшее, что она могла б сделать для Матери-Настоятельницы, для Белого Лебедя, который столько раз её выручал, бля. Эта бессердечная стерва обломала меня, — он с отвращением покачал головой. — Я ни разу не завалил эту шлюшку, сечёшь? Ни разу в жизни. Даже когда она была на кумарах. Одно время она готова была отдаться за дозняк.
— Я понимаю, — поддержал я его. Может, он говорил правду, а может, и врал. Между мной и Эли всегда существовала какая-то молчаливая неприязнь. Даже не знаю, почему. Но, какова бы ни была причина, мне нетрудно поверить в любую гадость, сказанную про неё.
— Белый Лебедь никогда не воспользуется тем, что дама в беде, — улыбается он.
— Разумеется, — говорю я без тени убеждения в голосе.
— Никогда не воспользуюсь, — резко обрывает он меня. — И никогда не пользовался, понял? — Пока не попробуёшь пуддинга, не узнаешь, какой он на вкус.
— Ну да, потому что у тебя всегда были полные яйца ширки.
— Ха-ха-ха, — смеётся он, прижимая к груди банку с колой. — Белый Лебедь не подсирает своих людей. Это золотое правило номер один. Ни за «чёрный», ни за что угодно. Не сомневайся в честности Белого Лебедя на этот счёт, Рентс. Я не всегда был уторчанным по самые яйца. Если б я захотел, я мог бы подставить эту сучку. И даже когда я был уторчанным, я мог бы её продать. Живое мясо, сука. Я мог бы выгнать эту блядь на Истер-роуд в миниюбке и без трусов, вмазал бы её, чтоб она прикусила язык, и бросил бы её на полу пивняка за гаражом. Устроил бы у себя дома ёбаный бордель, а сам стоял бы на улице и брал по пятёрке с рыла. Я имел бы с этого астрохуические барыши. А через недельку, когда ребята вдоволь наебутся, сходил бы в Тайни и позвал бы всех этих прокажённых «джамбо».