– Ну… – неуверенно повторил Платон. – Попросит, покажу. Меч вот он, на поясе. А без доспеха даже удобнее.
Он, наконец, справился с волнением и теперь стоял с решительным и гордым видом.
– Ну я побегу. Негоже невесте самой жениха к родителю вести. Ты сосчитай до двадцати и поднимайся следом.
Коназ смотрел неприветливо. Будто Платон не свататься пришёл, а старые долги требовать. Беляна стояла за левым плечом отца и скромно глядела в пол. Владигор ни единым жестом не выдал, что увидел входящего свата. Лишь когда молодой человек приблизился, поднял на него глаза.
– Ты, значит, дочь мою от татей оборонил? – гулко спросил он.
Платон молча кивнул. Волнение подступило снова, и он боялся говорить, потому что не надеялся на собственный голос.
– А как так получилось, что двое моих воев только головы сложили, а ты один троих разбойников перебил?
– Не… – голос всё-таки подвёл, сипло полез вверх и пришлось сглотнуть. – Не знаю. Когда я подъехал, были только разбойники.
– Может быть, может быть, – задумчиво пробасил Владигор. – А ко мне почему тогда не явился?
Платон долго думал, как ответить, чтобы и себя не уронить, и во вранье обвинить не смогли. Наконец, справился со всё усиливающейся дрожью, тряхнул головой и сказал:
– Так страшно к отцу любимой подойти. Да ещё и в такой ситуации. Да и вас я не знаю. Тебя, то есть, – сразу же поправился он.
Вот, блин, тут же выругал себя Смирнов. Никак не привыкну, что тут все на «ты». Только бы ничего плохого не подумал.
Но коназ задал другой вопрос.
– А свататься почему один явился? Али Мирослава хуже иных, что нельзя к ней с друзьями да песнями?
Ну вот… И что тут ответишь? Платон непроизвольно почесал подбородок. Борода уже привычно закрывала шею, так что пальцы скрылись в волосах полностью.
– Некого мне с собой взять, – сказал он с обречённой решимостью. – Я в Калаче и года не прожил. Да занимался всё это время мечным боем, обустройством дома. Сдружился лишь с десятником твоим, Молчаном. Так он сейчас на стене. Не с караула же его снимать.
Коназ смотрел непроницаемым взглядом. Как ни старался Платон, так и не мог понять, злится тот, или наоборот. А может, просто выжидает. Молодой человек залез в карман, достал кольцо и протянул девушке.
– Вот, прими в знак любви. – он помолчал, не зная, как продолжить, и рубанул с плеча. – Будь моей женой.
– Да ты невежа, младен, – раздался гулкий бас коназа. – Сперва у родителя принято спрашивать, отдаст он за тебя дочь или кого получше сыщет.
Платон покраснел, как ему показалось, до самых пяток. И действительно. Мог бы догадаться. И что теперь говорить? Он повернулся к отцу невесты и запоздало спросил: