— А как вы по эту сторону границы оказались?
— Жарко стало в Каракумах. Добрые люди через гулили провели. Будешь спрашивать, где перешли, не скажем, ночью не было видно, не вспомним.
— Ничего, вспомните. Жить захотите — всё вспомните, — пообещал Яков.
— Мы люди подневольные. Нам так же говорил светловолосый горбан: спалите склад, каждый получит по целой тюбетейке риале»!!. Поймают, не признавайтесь, кто вас послал. Если хотите жить — молчите, когда вас будут пытать Советы. Но мы теперь знаем, Советы не пытают и не бьют. Мы всё скажем…
— Отправляйте их к следователю в комендатуру, — распорядился полковник.
Машина с задержанными и конвоирами тронулась с места и, набирая скорость, покатила в сторону Даугана. Полковник, глядя ей вслед, сказал:
— А ведь белобрысых среди курдов и фарсов я что-то не наблюдал. А? Редкая масть для местных…
— Я бы, товарищ полковник, проверил, где был во время операции в песках наш лучший друг Клычхан, — сказал Яков.
— Нечего выдумывать! — неожиданно резко сказал Ястребилов. — Вам, товарищ старший лейтенант, уже мерещится в каждом порядочном человеке бандит. Таким людям, как Клычхан, надо верить.
— Поверим и проверим, — сказал словно бы для себя самого полковник. — Как себя чувствует у нас в гостях прекрасная Дурсун?
— Бунтует, товарищ полковник. Требует отпустить ее домой.
— Ладно, отпустим. Что слышно о Хейдаре?
— Ни слуху ни духу.
— Вполне логично… Время отправлять к нему связного.
* * *
Получив приказ готовить к Хейдару связного — чабана Ичана, Самохин решил прежде всего встретиться со старшиной Галиевым.
Приняв рапорт от, видимо, бессменного дежурного по комендатуре сержанта Гамезы, Андрей попросил вызвать к нему старшину, удивился необычному ответу:
— Я, конечно, могу его вызвать к вам, товарищ старший политрук, — сказал Гамеза, — но было бы лучше, если бы вы сами к нему зашли.
— А в чём, собственно, дело? — спросил Андрей.
— Старший лейтенант Кайманов распорядился, чтобы старшина Галиев пока что со двора своего дома никуда не выходил.
Гамеза явно не собирался ничего больше объяснять. Самохин, гадая, что могло случиться с Галиевым за двое суток, отправился к старшине.
Открыв калитку, Андрей пересёк небольшой дворик, огороженный высоким дувалом, постучал в дверь. Отозвался ему из-за двери сам хозяин, который, словно нарочно, оказался в сенях при входе старшего политрука. Самохин вошел в дом и, честно говоря, не сразу узнал старшину. Амир Галиев, великий аккуратист, образец чистоплотности и подтянутости, казалось, целый месяц не только не ходил в баню, но и не умывался. От него так разило смесью лошадиного пота с полынным дымом, как будто он всю жизнь провёл в безводной степи или в горах у костра. Одет был Галиев в какие-то пыльные, выгоревшие на солнце, измаранные в глине штаны, такую же рубаху. Давно не стриженные космы (парик, что ли?) спускались на шею и виски. Руки у него были такие же грязные и закопченные, как и лицо. Под ногтями — траурная кайма.