Красавица Кира, жена лейтенанта Трофименко, жаловалась приехавшей погостить на заставу матери:
— Ивана-то и не вижу толком. Домой заявляется поздно. Только ляжем — дежурный стук в дверь, на границе тревога. Иван, конечно, вскакивает как угорелый. Вернётся через пару часов, ляжем — снова тревога… Даже не знаю, откуда у меня двое детей…
— Не гневи бога, Кирка. И не обижай моих внучат, — строго отвечала молодая бабушка — сорок три всего. — Ваня не по бабам бегает, а службу государственную справляет. Это-то ты должна понимать.
Что-что, а это разумею, — с той же досадой говорила Кира. — Служба, граница — для него всё. Недаром в отряде его кличут — службист…
* * *
Факт: лейтенант Трофименко был настоящим службистом, следовательно, человеком, преданным военному делу до мозга костей. Если уточнить и иметь в виду не армейскую, а именно пограничную службу, это значило: всего себя лейтенант отдавал охране государственной границы. Да он и не мог по-иному. Сын командира-пограничника, погибшего в стычке с басмачами в тридцатые годы, он окончил Саратовское пограничное училище войск НКВД с отличием, сразу принял заставу и сразу же рьяно взялся выводить её на первое место в отряде. По натуре он не был, однако, таким уж сухарем, но требования уставов и инструкций выполнял неукоснительно. Он даже любил какой-то странной, уважительной любовью все эти параграфы и пункты, написанные деловым языком, и его подкупали, ему внушали доверие люди, которые тоже были службистами и, следовательно, не чурались уставных выражений.
То, что и полковник Ружнев службист, лейтенанту стало ясно, когда договаривались о сигнале для отхода группы Трофименко. Тогда полковник сказал: «Три ракеты красного дыма». Заметьте: не красные ракеты, а ракеты красного дыма. Это и есть подлинный язык, достойный командира-службиста, которому можно верить, на которого можно положиться. Тем более если это командир стрелкового полка, и воинское звание-то какое большое — полковник. По крайней мере, для лейтенанта, начальника заставы.