— Ну, да, понятно: от "Белого квадрата" до "Квадрата черного", — пытался защититься Александр.
— Да! Именно так! Потому что между "Черным квадратом" и "Белым" — гигантское творческое пространство! А сам "Белый квадрат" — это бесконечность миров, перед которыми каждый раз оказывается художник, — истинный художник! — смею заметить, — и поэтому-то "Белого квадрата" никогда не будет, а «Черный» есть конечная цель всякого искусства.
— Не искусства, а искусственности, — вспомнил Александр определение Ивана Поликарповича так называемого «искусства» малевичей.
— Аргумент дилетанта! — взрывался Марк. — Профанация! Логика червя!
У Марка была поразительная способность в любом словосочетании, — даже самом, казалось бы, случайном, — находить высший смысл и подчинять его железной логике. Эта его способность приводила Александра к полному отупению и неспособности сопротивляться. Либо к яростной вспышке гнева, когда все нипочем — ни слова, ни аргументы.
— Ты сам говорил, — продолжал Александр, — что художник должен отдаваться своему ощущению. У меня вот такое ощущение…
— Я говорил? Ты все перепутал! Я никогда этого не говорил и сказать не мог! Художник должен отдаваться высшей идее, а отдавшись ей, вслушиваться в себя и переносить на холст свои ощущения. Вот что я говорил тебе и могу повторить в тысячный раз. Ты предал идею, вследствие чего тобой стали руководить ложные ощущения.
— Я предал? — вскинулся Александр. — Это я-то? Идею? Какую идею? Идею коммунизма и мировой революции? Да я за эту идею!.. — Александр даже задохнулся от возмущения и гнева. — Пока ты тут руками размахивал, я с шашкой в руках… Что ты понимаешь в ощущениях, если ты сам ни разу не катал тачку, не держал в руках винтовку. И вообще…
— Что — вообще? Договаривай! Скажи, что я — жид пархатый, что жиды захватили власть, что они… Ну, чего же ты молчишь, товарищ Возницин?
— Я этого совсем не имел в виду, — с досадой отмахнулся Александр. — Я имел в виду совсем другое: что говорить легко, а делать… Не умею я выразить, но вот тут, — Александр тронул рукой свою грудь, — что-то не так. А начал писать тачечника — и сразу почувствовал, что это-то и есть мое. Я этим тачечником заболел. Еще там, на Беломорстрое… Помнишь, мы стояли на плотине, а один из них упал? И какое у него было лицо, какие глаза! Помнишь?
— Какое это имеет значение: упал — не упал…
— Как какое? То есть я не знаю, какое, но… Но это же народ, понимаешь, народ? Наш народ, русский…
— Там не только русские…
— Ну да, конечно, но я не об этом, то есть и об этом тоже…