Чем дольше Александр присматривался к Аннушке, тем все больше она ему нравилась. Поначалу он действительно смотрел на нее глазами художника, как привык смотреть практически на всех людей, мысленно поворачивая их то так, то этак, видя их не живыми людьми, а как бы уже изображенными на холсте, и теряя всякий интерес к тем из них, кто на холсте смотреться никак не хотел.
Аннушка смотрелась. Она смотрелась и в анфас, и в профиль, и даже когда поглядывала на него исподлобья. Он уже видел, как она будет сидеть на стуле и позировать ему, представлял ее то ребенком, то уже пожилой женщиной, обремененной детьми, раздавшейся вширь, как раздавались у них на Псковщине все деревенские бабы, и ему было хорошо и уютно от этого представления, будто он долго шел к своему дому, наконец пришел, но не к той убогой и жалкой избушке, где вместе с ягнятами и телятами прошло его детство, а к чему-то светлому и высокому — и все это была Аннушка.
Привычно журчал говорок Варвары Ферапонтовны, казалось, будто он никогда и не прерывался, и всегда вот за этим столом сидела Аннушка и шумел самовар. Вот сейчас откроется дверь, войдет Иван Поликарпович, откашляется и заговорит своим молодым голосом. Он одобрит выбор Александра и в заключение обязательно скажет:
— Все это было, было, а вы, юноша, найдите в этом бывалом нечто такое, чего не могло быть раньше, потому что время другое, следовательно, и люди, а не только одежда. — И обязательно заключит: — Из каждого человека, будь он темным крестьянином или государственным деятелем, должна выпирать эпоха. — И добавит: — Натуру надо любить.
— Я вас буду писать, — сказал Александр, не заметив, что перебил говорливый ручеек Варвары Ферапонтовны, сказал, как о решенном, и пояснил, подумав, что Аннушка не поймет: — Рисовать вас буду. Вы когда бываете свободны?
— Со следующей недели я во вторую смену, — тихо ответила Аннушка и испуганно посмотрела сначала на Александра, потом на Варвару Ферапонтовну.
— Да ты не бойся, голубушка моя, — всплеснула руками Варвара Ферапонтовна. — Он тебя одетой рисовать будет. — И уже к Александру: — Ведь так, Сашенька?
— А как же иначе! — удивился Александр. — Я ее за столом нарисую. Впрочем, нет, еще не знаю. — И опять к Аннушке: — Вы учитесь?
— Да, в шестом классе.
— Вот и здорово! Значит, стол и… книжки, тетрадки, чернильница… Что еще? Стакан с недопитым чаем, кусок хлеба на тарелке…
— Да, действительно, это должно быть хорошо! — воскликнула Варвара Ферапонтовна. — И керосиновая лампа!
— Керосиновая? Зачем же? — Александр пожал плечами. — Нет, электрическая. И абажур такой… такой простенький, розовый… Вы ведь любите розовый цвет? — почти утвердительно спросил он у Аннушки.