— Надежда, заткнись! — оборвал Сталин жену. — Еще не хватало, чтобы дома у меня тоже образовалась оппозиция и начались политические свары. Поменьше слушай всяких дур! А если я узнаю, что эта будто бы безобидная женская болтовня кем-то направляется… Не забывай, чья ты жена, что у меня полно врагов, что они спят и видят, чтобы в моем доме начались распри на политической почве, чтобы товарищ Сталин растерялся и пошел у них на поводу. Предупреждаю тебя последний раз: ни слова о политике! Все!
— Ты груб и не чуток, Иосиф! — воскликнула Надежда Сергеевна, и на глаза ее навернулись слезы обиды. — Мои слова вызваны состраданием к бедным, беззащитным людям, они никем не направляются, да будет тебе это известно. И не только к ним, но и к тем, кого преследуют твои опричники… Не думай, что я ничего не вижу и не понимаю! И, пожалуйста, не ори на меня: это тебе не твои прихлебатели, которые ненавидят и презирают свой собственный народ. Я твоя жена…
— А пошла ты знаешь куда со своим состраданием и пониманием! — тихо, еле слышно, но на таком пределе бешенства произнес Сталин, что Надежда Сергеевна вздрогнула и замолчала.
Сталин встал, накинул на плечи китель, пошел из спальни. Но у двери остановился и, повернувшись к жене, заговорил тем же глухим голосом, с усилием подбирая слова:
— Пойми, идет война, самая настоящая классовая битва не на жизнь, а на смерть. Эту войну гениально предсказал Ленин, она закономерна и неизбежна так же, как восход и заход солнца. А на войне побеждает тот, кто не знает сомнений и жалости, кто умеет подавить их в себе во имя великой цели… Вспомни Царицын: нас утопили бы в Волге, если бы мы на жестокость не отвечали еще большей жестокостью. А твои голодающие хохлы и казаки — это кулаки, которые не желают идти в колхозы, не хотят расстаться с награбленным добром, не хотят сеять хлеб, не хотят убирать его. Они хотят уморить голодом советскую власть. Они умирают от голода? Пусть умирают! Свою смерть они выбрали себе сами. А советской власти без коллективизации сельского хозяйства не жить. Иначе голод охватит всю страну.
Постоял мгновение в раздумье, открыл дверь и вышел.
Легкое и праздничное настроение, с каким Сталин проснулся, сменилось вчерашним раздражением, с каким он покинул торжественный вечер в надежде найти в собственном доме успокоение и моральную поддержку. Нет, эти мерзавцы вторгаются даже в его личную жизнь. Они сегодня нашептывают его жене, что во всех бедах страны и ее народов виноват Сталин, завтра то же самое начнут говорить детям, пройдет совсем немного времени, и у него не останется на всем свете действительно родной, все понимающей и все прощающей души.