Когда мама узнала, что в положении, ее только что сделали главным архивариусом, и она с головой была погружена в такую прорву важнейших дел, что ее ведущим доктором на семейном совете решили по факту назначить папу. Это позволило ей первые несколько месяцев не пропускать ни единого собрания на работе – за ее правильным питанием следил отец, прямо на дому. Он же делал ультразвуковые снимки и контролировал здоровье плода. Беременность протекала без осложнений, так что казалось – опасаться нечего, и можно передоверить заботу о маме узкому специалисту уже на более поздних сроках.
Так все и шло, хорошо и благополучно, до третьего месяца, а на третьем месяце папа «услышал» в животе у мамы два бьющихся сердца.
Что надлежало делать маме? К чему в такой ситуации обязывал ее закон Эдема? Немедленно доложить о своем состоянии в Центр и оставить судьбу обоих зародышей на его усмотрение. В большинстве подобных случаев одного из них умерщвляют немедленно. Специальная коллегия постановляет, кому умирать: иногда один из эмбрионов представляется с медицинской точки зрения очевидно сильнее, «нормальнее» другого. Иногда решение зависит от того, кто сейчас нужнее для сохранения баланса популяции: мальчик или девочка. Но в большинстве случаев это – чистая лотерея. Одно дитя получает право жить, другое истребляется еще до родов.
– Мы не смогли. Просто не смогли заставить себя это сделать, – вспоминает мама со слезами на глазах. – В тебе не было и восьми сантиметров, мы тебя еще никогда не видели в личико, но уже любили всем сердцем. И сразу решились – во что бы то ни стало спасти, сохранить вас обоих.
Она сказала «мы», но, судя по тому, как относится ко мне папа, по этому его вечно холодному взгляду, устремленному на меня, я уверена – не «они», а «она», мама одна решилась пойти на такое, а отец подчинился из любви к ней. Еще бы. Ведь на нее он никогда так не смотрит.
– Мы сумели все скрыть. И роды, конечно, тоже. Сказали, что они пошли так стремительно, что мы не успели, мол, даже добраться до больницы. А на самом деле я мучилась больше суток. Здесь, дома, в глубокой тайне. Ужасно мучилась. Но когда ты появилась на свет, Рауэн, а ты появилась первой, и я заглянула тебе в глазки, то сразу поняла – оно того стоило. Все – и режим секретности, и дрожь от страха, что нас раскроют, и те трудности, что уже пришлось пережить, и множество тех, что еще предстояли… Все на свете. Мы просто не могли не подарить тебе мир и тебя миру, мы обязаны были вырастить нашего второго ребенка.
Но ведь я родилась первой! И вот теперь гляжу словно сквозь маму в прошлое и