Но тут меня хватают за руку и тащат наверх. Выволакивают из ямы. Кладут на раскаленный песок, и мне неважно, кто это, пусть даже зеленорубашечник с пистолетом, приставленным к моему виску. Будь у меня силы, я бы ноги ему поцеловала за возможность еще один, последний раз вздохнуть.
Чья-то рука стирает, с некоторой даже нежностью, грязь с моих губ и носа. Глаза по-прежнему забиты тем же самым месивом, открыть их я не в состоянии. Голова кружится, легкие ходят ходуном, воздуха не наберешь.
Теряя сознание, я слышу чьи-то слова:
– Да, девочка, спасать тебя – работа нелегкая.
Мир оживает медленно, шаг за шагом. Поначалу я не могу пошевелиться. Даже с трудом осознаю, что у меня есть тело. Может, я мертва? Звуки возвращаются раньше осязания. Прежде всего – какой-то шум, шелест в ушах. Мне представляется, что так вот шумит океан, накатывая на берег волну за волной. Этот «океан» – моя кровь, медленно пульсирующая в висках. Я лежу в темноте, практически не ощущая собственного тела.
Затем возникает неясный запах, теплый и приятный, я бы сказала, запах животного, если бы мне хоть раз встречались настоящие животные. От этого запаха мне становится едва ли не уютно… до пробуждения остальных членов. В мышцах я начинаю ощущать жар, в коже прохладу. И по-прежнему ничего не вижу, даже не могу вспомнить, как открываются глаза.
Потом приходит боль, она сваливается, как кирпич на голову, я стону – стону громко, хрипло. Болит все и по-разному. Болят мышцы, болят связки, ушибы, порезы, ожоги… и разбитое сердце.
– Открой глаза. – Не разберу, откуда доносится голос, извне или снаружи. Я чувствую, как чьи-то руки убирают с моих век комки песка. Руки большие. Добрые.
Ресницы трепещут. Темно. Неужели я целый день провела в забытьи?
Я моргаю, и мир рывком возвращается на свое место. Я прихожу в сознание.
На меня нацелены золотистые калейдоскопические глазные орбиты – гипнотическое сочетание цветов: карего, орехового и медного. Глаза второрожденного. Мне кажется, эти глаза мне знакомы. Но они на чужом лице.
Раньше они принадлежали бродяге-оборванцу. А теперь – молодому человеку примерно моего возраста, с высоким лбом, длинными, зачесанными назад каштановыми волосами и длинным, во всю левую щеку, серпообразным шрамом. Этот шрам я уже видела, только не помню…
Я озадаченно сдвигаю брови, а молодой человек посмеивается надо мной.
Меня это злит, злит его насмешливое, легкомысленное выражение – словно я не прошла через такие тяжкие страдания. К тому же он стоит слишком близко. Мне неприятно ощущать кожей исходящий от него жар. Не думая о возможных последствиях, я изо всех сил отталкиваю его и пытаюсь подняться на ноги.