Проводив дочь, Надежда Федоровна замерла в тревоге. Сердце сдавила тяжесть. Так было и раньше, когда приходилось посылать Галю то к брату своего покойного мужа Михайле, то в Глуховск. Надежда Федоровна устала от постоянных тревог, от непрерывного ожидания худшего. Хотя и другой доли ни для себя, ни для дочери не мыслила. Верила. Настанет день. Радость вернется вновь. Тяжесть на сердце, однако, стала постоянной спутницей. Давит. Будто впряглась она в телегу, тянет по разбитому проселку воз, нет конца этой проклятой дороге. Два года оккупации. Разве думали, что так получится. Сначала надеялись, что не допустят немцев в Глуховск. Колхозный скот отправили, все, что осилили, закопали, а надежда оставалась. Когда поняли, что надо уходить, поздно стало. Поднялись, пошли, да вернулись. Дороги под немцем оказались. Горело кругом да рушилось.
Надежда Федоровна взялась полы мыть, не смогла. Склонилась над ведром, тряпку бросила. Раньше еще хватало сил. Занимала себя делом, когда уходила Галя. Теперь занять себя не могла. Села на лавке у окна, стала на улицу смотреть. И уже знала, что не поднимется, так сиднем и просидит до тех пор, пока не увидит дочь. «А сколько эдак сидеть?» Подумала и напугалась. В спешке срок не обговорили. Вопросы закружились в голове. Сколь долго Шутов станет держать в погребе Михайлу? Надолго ли ускакали полицаи в лес? Вдруг ночь сторожить придется? Вот ведь горе какое. Самой, самой побежать надо было бы. От таких мыслей Надежда Федоровна еще больше обеспокоилась. Безответные вопросы вспыхивали в голове да гасли. Решила ждать до темноты. Думы потекли полынно-горькие. Неспроста взял Шутов Михайлу, ох неспроста. Если эти изверги схватят кого в доме родича, тут уж беда наступит, не жить им на свете. Ни Михайле, ни Гале, ни ей самой…
Дню не было видно конца. Мимо дома проходили женщины, пробегали ребятишки. Затихла деревня.
В довоенные годы в эту пору улица тоже как бы вымирала. Только детишки и оставались в домах под присмотром престарелых. Взрослые, подростки — все население Малых Бродов уходило в луга на сенокос. Но то была иная пустота: понятная, деловая, вызванная заботой о земле и зиме, о кормах для колхозного и личного стада. Не стало теперь ни колхоза, ни стада. Людей в деревне мало осталось. Кто в армию, ушел, кто в партизаны, кого угнали в неметчину. Тяжело людям. Надежде Федоровне тяжело вдвойне. Для жителей деревни они с дочерью немецкие прихвостни, если их родич с немцами якшается, льгот добился. Потому и сторонятся их люди. Галя с Санькой Бориным поговорить может, а каково ей, вдовой, да еще с таким ярлыком. Вот и приходится жить, как на отшибе. Среди людей, но и вдали от каждого. Шутова а деревню нелегкая принесла. Зло косится на них староста. Не верит Шутов Михайле. Ненавидит за все. За то, что родню опекает, держится независимо. Неймется кровопийце. Грозит. И этот. Лысуха. Тоже с угрозами. К Гале подступает, беды бы не натворил.