— Это же… Это же…
— Чего там, война. Она каждого на излом пробовала. И пробует. Еще пробовать будет.
— Шлепнуть надо было того капитана.
— И полковника? И тех, что оставались? Кому шлепать-то было? Каждый сам по себе оказался.
— Не, ну, как же? Он пошел — и никто ни гугу?
— Некому было, говорю, гугукать. Голодуха одолевала. Одна мерка на всех оставалась — собственная совесть.
— А ты как же?
— К своим пошел, как еще.
— Один?
— Один.
— И долго шел? Как сюда-то попал?
— Отряд мне встретился, чтоб ему пусто было.
— Чего так?
— Мародеры.
— Как это?
— А так. Их воевать оставили, они только с обозниками немецкими воевали. За продуктами охотились. Грабанут на большой дороге — и в лес. Самогонку пьют, с бабами шуры-муры разводят.
— Ты скажи, а!
— Сытно жили, перезимовал я у них.
— Ушел?
— Ушел бы, да не пришлось. Парторганизатор объявился.
— Что за парторганизатор?
— От партии они по тылам с большими полномочиями ходили. Железные, скажу тебе, люди. Партизанское движение как надо быть ставили. Контроль, так сказать, на местах осуществляли.
— Ну?
— Ну, и у нас такой объявился. С виду вроде бы божий одуванчик, дунь — улетит. Щуплый такой, в чем душа держится. А как глянет, мурашки по телу бегут. Силен мужик был. Он у нас неделю жил. С каждым, считай, поговорил. Потом отряд построил. Все как есть нам выложил. Судить командира стал. Не побоялся, что все с оружием, не побоялся в меньшинстве остаться. На его стороне правда была, многих тогда стыд пробрал. Большинство его словам поверило, на себя как бы со стороны взглянуло.
— Осудил?
— Осудил. Сам же приговор исполнил.
— А вас?
— Нас сюда, к Солдатову, привел.
— Солдатов тоже-ть мужик крепкий.
— Он строг, когда надо. А так — он за каждым доглядит, о каждом попомнит.
— Нам о нем рассказывали до того, как мы сюда с комиссаром нашим, товарищем Грязновым, на планерах полетели. Вот, скажу тебе, когда жуть была. Особенно когда самолет от нас отцепился. Ночь, ничего не видать. Как в могилу опускались. А перед тем я о Солдатове уже слыхал кое-что.
— Он вишь какой закон ввел с самого начала. Даже убитых не оставлять. Чтобы каждый партизан друг о дружке помнил.
— Однако помотало тебя, Николай Дмитриевич?
— Не я один такой.
— Оно верно. Но ты один сколько фрицев положил?
— Это точно. И еще положу.
— Вот бы каждый по стольку, а? От них бы уже и следа не осталось. Воюют, выходит, многие, а убивают не все.
— Мне тоже есть на кого равняться.
— На кого же?
— Читал в газете про Алексея Ивановича?
— Про Зуева, что ли?
— Да.
— Читал.
— Четырнадцатый эшелон завалил. Если по полста солдат на каждый эшелон взять, это же…