На глаза попали два березовых листочка. Один свежий, другой — сухой, скорее всего прошлогодний. Откуда он взялся поверх травы, судить было трудно. Прошлогодние листья давно проросли травой, их мочили осенние дожди, утрамбовывал снег, обесцвечивали талые воды. Этот уцелел, не потерял своих красок. Светло-коричневый, с яркими желтыми крапинками, он лежал, открытый ветрам и солнцу, рядом с опавшим только что, черенок которого потешно изогнулся, напоминая поросячий хвостик.
Старшина поднял оба листика, поднес к глазам, посмотрел сквозь них на солнце. Зеленый почти не просвечивался. Основа листа, состоящая из хребта и дугообразных ребер, едва обозначалась. С виду вроде бы крепкий лист. А вот поди ж ты, что-то, значит, его сорвало, бросило, подумал Колосов. Ветер ли, прошедший недавно дождь. Выходит, не оказалось в нем той крепости, что держит листья на дереве до осени, до того времени, когда наступит естественный срок отмирания. Прошлогодний лист по размеру был больше. Его настолько истерли дожди и ветры, что он светился. Солнце просвечивало сквозь крохотные отверстия, которыми он был испещрен, как сито, как терка, как изношенное до дыр тряпье. Хребет, ребра выпирали рельефно, как выступают кости у старой лошади, на которой еще при жизни можно изучать строение скелета. Поверхность листа избороздили морщины. Жилы и прожилки четко обозначали многоугольники системы жизнеобеспечения, некогда действовавшей, доносившей живительный сок до каждой клетки. Система эта давно уже умерла, как умерли, опали, успели смешаться с землей, прорасти новой травой, отдав последний сок почве, все прошлогодние листья, а этот каким-то чудом продержался на ветке до лета, упал совсем недавно, потому и сохранил краски. Старшина сложил листок, сдавил его пальцами, он хрустнул. Подумал о Неплюеве. Что за болезнь? Ничего такого не придумав, ушел в воспоминания.
За два года войны старшина видел откровенных трусов, людей, чьим единственным устремлением было спасти собственную жизнь любой ценой. Так было под Москвой когда расстреляли дезертира, так было в том же сорок первом году на Ржевско-Вяземском рубеже.
Прибыло пополнение. Бойцам выдали сухой паек. Появились костры. На каждом по несколько котелков. Кто концентрат варил, кто кипяток готовил. Тут команда построиться. Поворчали, построились. Бойцам не объявили ни о цели построения, ни о том, что должно произойти. Каждый думал о своем котелке, никто не обратил внимания на стол, покрытый красной материей, на свежевырытую яму возле стола. Только когда к этому столу подвели молодого без пилотки, без ремня, без обмоток человека, возле которого перетаптывались с ноги на ногу два автоматчика, только тогда строй затих.