Вернулся я в свой колхоз, и тут-то меня осенило. Наверно, это была самая гениальная идея в моей жизни. Во всяком случае, цирк вышел что надо. Уж точно наповал. Дело было так: схватился я нечаянно за эту книжонку, боевик этот, и сам не заметил, как в нее влип. Времени у меня было полно, и тут-то меня и осенила идея. Я рванулся в свое стойло, включил маг и просигналил Вилли: «Рассказать тебе по порядку, Вильгельм, как я встретился, как я познакомился с прелестнейшим из созданий, будет нелегко. Я доволен, я счастлив… Ангел!.. Что она за совершенство, почему она совершенна — этого не умею объяснить; довольно, если скажу, что она овладела всеми силами моей души».
Это все слово в слово из той книжки. И имя «Вильгельм» тоже оттуда. Оно-то меня и натолкнуло на идею. Я тут же отволок пленку на почту. Все равно я был перед стариком Вилли в долгу. Жалко только, что не мог видеть, как старичок опрокинулся. А он уж точно опрокинулся. У него наверняка глаза из орбит вылезли. Он теперь где стоял, там и сел.
— А можно мне посмотреть эту… стенную роспись?
— Нет, к сожалению. Того дома уже больше нет. Мы теперь в новом здании. У меня, правда, есть портрет, Эдгар рисовал. Но там и смотреть-то нечего. Силуэт. Я же говорю: его было не подловить! Это случилось на другой день. Я пришла к нему — мыхотели заплатить ему гонорар. Тут меня осенило: дай, думаю, закажу ему свой портрет. На этот раз помощников никаких. Мы ведь были одни. И что же он нарисовал? Этот самый силуэт. В конце концов, так каждый может. Но в его домишке я и другие картины увидела. Описать их невозможно. Кавардак какой-то. Это, наверно, считалось у него абстрактной живописью. Но на самом деле это была просто мазня, честное слово. Да и вообще у него в избушке был жуткий кавардак: не то чтобы грязь, а именно кавардак, запущено до ужаса.
Давай, давай, Шерли. Так держать! Кавардак, мазня, запущено — все, что хочешь. Когда Шерли вдруг вошла, меня, парни, как автобусом шибануло. Хорошо еще, что дело к полудню шло и я малость очухался после сна. Но с деньгами я сразу все сообразил. Гонорар! Это были ее собственные деньги и, кроме того, предлог. Все-таки я как-то ее заинтриговал.
Для начала я поломался. «За что? — спрашиваю. — Я же пальцем не шевельнул». А Шерли: «Ну все-таки! Без вашего руководства ничего бы не было». Тут я прямо ей и врезал: «Это же ваши собственные деньги. Гонорар!» Но она нашлась: «Ну и что? Мне их потом выплатят. Надо сначала все оформить. А я подумала, что вам они кстати».
У меня, правда, еще были деньги, но и эти, конечно, пришлись бы кстати. Деньги всегда кстати, старики. И все-таки я их не взял. Сразу усек, что это значило. Это значило, что она меня считает бродягой и все такое. Нет, уж этого удовольствия я ей не доставлю! И тут ей, собственно, пора было и уходить. Но Шерли была не из таких. Так просто от нее не отделаешься. Башка у нее была по меньшей мере такая же упрямая, как и у меня. Или голова. О дамах надо, кажется, говорить «голова».