В общем, я себя в темпе проанализировал и установил, что мне, собственно, больше всего охота читать — прямо чтобы до утра. Потом продрыхнуть до обеда, а там уж держись, Берлин. Я вообще решил так устроиться: до обеда спать, а с обеда до полуночи жить. Все равно я до обеда сонный как муха. Только вот загвоздка — взбодриться нечем. Я имею в виду не гашиш или что там еще. Не опиум. Вообще-то я не против гашиша. Правда, я ни разу не пробовал. Но у меня, идиота, наверно, хватило бы моих идиотских мозгов на то, чтобы попробовать, если б я его где-нибудь раздобыл. Просто из любопытства. Один раз мы со старичком Вилли целых полгода собирали и сушили банановые корки. Говорят, это все равно что гашиш. Но меня нисколько не проняло, только вся пасть склеилась. Мы улеглись на ковер, включили маг и закурили эти самые корки. Лежим — ничего. Тогда я закатил глаза, задергался, захохотал и начал нести всякую муру, будто меня до самых печенок проняло. Вилли это увидел и тоже начал, но я уверен, что и у него ничего не было. Больше я ни разу не связывался с этими банановыми корками и вообще со всяким таким дерьмом. Когда я говорю «взбодриться», я имею в виду — почитать. Надеюсь, вы не подумали, что я приволок с собой книжки? Даже две свои самые любимые не взял. Решил — прошлую жизнь нечего за собой тащить. Я их обе почти наизусть знал, от корки до корки. Вообще насчет книжек я считал так: все книжки все равно не прочесть, даже самые хорошие. Потому и сконцентрировался исключительно на двух. По-моему, в каждой отдельной книжке почти все остальные уже есть. Не знаю, понятно ли я говорю. Я хочу сказать: для того чтобы написать книжку, надо ведь сначала тысячи других прочесть. Я только так это себе и представляю. Ну, скажем, тысячи три. А каждую из них написал человек, который сам три тысячи прочел. Никто не может сказать, сколько всего книжек на свете. Но даже и по этому простому подсчету их выходит вон сколько миллиардов, да еще помножить на два. По-моему, вполне хватит. А мои две любимые книжки были такие: одна — «Робинзон Крузо». Небось сейчас кто-нибудь оскалится. Я бы, конечно, в жизни не сознался. Но теперь… А другая — этого Сэлинджера. Она мне по чистой случайности в лапы попала. Никто про нее и не знал. Я хочу сказать: никто мне ее не советовал, и все такое. И очень хорошо. Я бы тогда и не прикоснулся к ней. Уж сколько раз я обжигался на рекомендованных книжках. Вот такой я чокнутый — мне всякая рекомендованная книжка казалась мурой, даже если она и была хорошая. А с этой — я до сих пор прямо холодею, как подумаю, что она могла мне и не попасться. Этот Сэлинджер — старик что надо. Как он там по этому промозглому Нью-Йорку слоняется и домой идти не хочет, потому что из школы удрал, а они его там все равно хотели вытурить. Прямо за печенки хватает. Если б у меня адрес был, я бы точно ему написал — пускай к нам приезжает. Мы ведь с ним, должно быть, одногодки. Миттенберг по сравнению с Нью-Йорком, конечно, дыра, но у нас он бы здорово отдохнул. Прежде всего, мы устранили бы эти его идиотские сексуальные проблемы. Они, пожалуй, единственное, чего я в Сэлинджере так и не мог понять. Легко, конечно, говорить, когда у тебя никогда этих проблем не было. Могу только сказать: каждый, у кого такие трудности, пускай заведет себе девчонку. Верный способ. Не хочу сказать: какую попало. Это — нет. Но вот если заметишь, что она смеется над тем же, что и ты, это, парни, уж самый верный признак. В Миттенберге я бы Сэлинджеру по крайней мере двух нашел таких, чтоб смеялись над тем же, что и он. А если нет — мы бы с ним уж как-нибудь их воспитали.